Политика и насилие. Насилие и ненасилие в политике Насилие в политическом процессе

Политика издавна связывается или даже отождествляется с насилием. Ее важнейшим признаком является применение организованного насилия. Легальное политическое насилие на своей территории осуществляет лишь государство, хотя его могут применять и другие субъекты политики: партии, террористические организации, группы и отдельные личности.

Политическое насилие представляет собой преднамеренное действие, имеющее целью нанесение ущерба человеку, социальной группе, лишение свободы, здоровья, собственности, жизни. Насилие может быть физическим, экономическим, психологическим и др. Применительно к политике, говоря о насилии, обычно имеют в ввиду физическое насилие (или ненасилие) как средство ее осуществления. насилие мятеж государственный переворот

Политическое насилие отличается от других форм не только физическим принуждением и возможностью быстро лишить человека свободы, жизни или нанести ему непоправимые телесные повреждения, но также организованностью, широтой, систематичностью и эффективностью применения. В относительно спокойные времена его осуществляют специально подготовленные для этого люди, обладающие оружием и другими средствами принуждения, объединенные жесткой организационной дисциплиной и централизованным управлением, хотя в периоды восстаний и гражданских войн круг субъектов насилия значительно расширяется за счет непрофессионалов.

Насилие - неотъемлемая сторона всей человеческой истории. В политической и общественной мысли встречаются самые различные, в том числе прямо противоположные, оценки роли насилия в истории. Некоторые ученые, например немецкий философ Е.Дюринг (1833-1921), приписывали ему решающую роль в общественном развитии, сломе старого и утверждении нового.

Близкую к такой оценке насилия позицию занимает марксизм. Он рассматривает насилие как “повивальную бабку истории”, как неотъемлемый атрибут классового общества. Согласно марксизму, движущей силой истории является классовая борьба, высшим проявлением которой является политическое насилие. Социальное насилие, по Марксу, исчезнет только с ликвидацией классов. Попытки на практике реализовать марксистские идеи обернулись для человечества эскалацией социального насилия, но так и не привели к безнасильственному миру.

Негативную оценку социальной роли всякого насилия дают пацифисты и сторонники концепции ненасилия. Суть концепции ненасилия в политике заключается в отказе от применения силы при разрешении конфликтов и в урегулировании спорных вопросов на основе принципов гуманизма и нравственности. Философия ненасилия существенно отличается от пацифизма, пассивного созерцания зла, непротивления насилию. Она предполагает активные действия, не только вербальные, словесные, но и практические, однако при этом не должно быть никакого физического воздействия (то есть воздействия на тело человека) или ограничения свободы его пространственного передвижения (заключения под стражу и т.д.). К ненасильственным средствам борьбы относятся публичные выступления, заявления, письма протеста или поддержки, выставление лозунгов, депутации, пикетирования, остракизм отдельных людей, забастовки, ненасильственная оккупация зданий, невыполнение законов и т.д.

Концепция о ведущей роли насилия в истории и концепция ненасилия представляют собой две крайние точки зрения относительно методов достижения политических целей. В целом же в общественном сознании, в том числе среди ученых и политиков, преобладает отношение к насилию как к неизбежному злу, вытекающему либо из природного несовершенства человека, либо из несовершенства социальных отношений.

С глубокой древности виднейшие мыслители-гуманисты считали неотъемлемым право народа на ответное насилие - оборонительные, справедливые войны и восстания против тиранов. Обращение к силе Дж.Локк и другие либеральные мыслители считали правомерным и нравственным в том случае, если монарх или избранное правительство не оправдывают доверия народа, нарушают естественные, присущие человеку от рождения права на жизнь, свободу, собственность и т.д., узурпируют власть и порабощают граждан. В этом случае власть сама ставит себя в состояние войны с народом и узаконивает тем самым его естественное право на восстание против тирании.

В соответствие с этими идеями право демократических государств (право - от праславянского право - закон - система общеобязательных норм, охраняемых силой государства), их конституции обычно признают законным и нравственным право народа на применение силы, сопротивление против тех, кто пытается насильственно устранить демократический порядок. Однако в конституционном государстве это право действует лишь тогда, когда государственные органы оказываются неспособными противостоять попытке переворота законными средствами.

Демократия создает важнейшие предпосылки для ограничения насилия, разрешения конфликтов мирными, ненасильственными средствами. Это достигается прежде всего в результате признания равенства прав всех граждан на управление государством, выражение и защиту своих интересов. В демократическом правовом государстве само насилие должно быть легитимным, признанным народом и ограниченным правом. Так, в статье 20 Основного закона ФРГ говорится: ”Всякое государственное насилие исходит от народа. Оно осуществляется с выражаемого на выборах согласия народа особыми органами законодательной и исполнительной власти и правосудия” и в пределах закона.

Примерами проявления политического насилия являются различные формы силового решения различных политических конфликтов. К таким проявлениям относятся революции, государственные перевороты и мятежи, восстания и бунты, политический терроризм, а в межгосударственных отношениях - войны.

Революция политическая (от фр. revolution, от лат. revolutio - переворот) - коренное изменение политической жизни общества на основе реализации возможностей революционной ситуации. Революция - глубокое качественное преобразование социально-экономических основ общества, политической системы или сознания людей. Революционные процессы бывают, как правило, насильственными, приводят к свержению, отстранению от власти правящей элиты и замене ее новой.

Основной вопрос революции - вопрос о власти, о том, каким политическим силам она будет принадлежать. Американский социолог русского происхождения П.А.Сорокин в своей работе “Социология революции” определяет революцию как смену конституционного общественного порядка, совершенную насильственным путем. Английский социолог А.Гидденс определяет революцию как свержение существующего политического порядка посредством массового движения с использованием насилия.

В политической мысли сложились два крайних подхода к революции и к оценке ее как общественного явления. Сторонники марксистской теории рассматривают революцию как скачок, прерывающий постепенное развитие общества в тот момент, когда накопление прогрессивных качественных изменений в нем достигает критической точки, а прежние социально-экономические и политические отношения сдерживают переход общества на новый, более высокий уровень развития. Революция дает выход новым социальным и политическим силам, позволяя обществу двигаться вперед. Поэтому марксисты однозначно позитивно оценивают роль революции, называя ее “локомотивом истории”.

Их идеологические оппоненты, представляющие буржуазно-демократическую платформу, как правило, двояко подходят к оценке политической революции. Подавляющее большинство их вполне искренне отдают дань уважения, например, Великой французской революции, способствовавшей выходу французской буржуазии к вершинам политической власти, даровавшей ей политические права и свободы, демократизировавшей всю жизнь французского общества. В то же время они считают, что осуществление революции связано с колоссальными социальными издержками и разрушениями, глобальным насилием в обществе, обесценивающим даже то позитивное, что она приносит.

Революция в политике может либо изменить тип власти, режим правления в обществе, не модифицируя при этом его социально-экономические и духовные основы (то есть быть по существу политическим переворотом), или осуществить качественные преобразования как в политике, так и во всей общественной системе.

Типы революций выделяются в зависимости от их движущих сил (крестьянская, буржуазная, пролетарская), методов борьбы (мирные и сопровождающиеся вооруженной борьбой), типа устанавливающихся общественных отношений (буржуазно-демократическая, социалистическая) или характера преобразований (“непрерывная” или перманентная революция).

Государственный переворот - осуществляемая частью правящей элиты, государственными служащими, чаще всего группами военных, незаконная смена власти в государстве с применением насилия или под угрозой его использования. Государственные перевороты отличаются быстротой изменения власти и обычно начинаются с занятия стратегически важных объектов - теле- и радиостанций, правительственных зданий, месторасположения командных пунктов и т.п. В случае активного сопротивления государственный переворот может перерасти в гражданскую войну.

Мятеж - вооруженное выступление отдельных политических групп в результате заговора против существующей государственной власти. Организаторами мятежа является часть офицерского корпуса или группы единомышленников, имеющих опыт нелегальной работы. Мятеж, соединенный с массовыми бунтами, может перерасти в массовое восстание или революцию, то есть насильственное ниспровержение старой власти и установление новой.

Одной из наиболее распространенных в настоящее время форм политического насилия является политический террор - (от лат. terror - страх, ужас) - подавление, преследование, устрашение по политическим мотивам насильственными мерами, вплоть до физического уничтожения, политических противников. Политический терроризм - разновидность политического радикализма, предполагающая использование в качестве главного средства достижения целей насилие и убийства.

В XIX в. терроризм использовался как главный метод деятельности отдельных организованных групп и индивидов, боровшихся с его помощью против деспотических режимов. Этическое оправдание террористических действий, предпринимавшееся рядом теоретиков анархизма и революционной демократии, окружило политический терроризм определенным налетом романтики. Даже в XX в., например, террористическая борьба алжирских арабов против французов, палестинцев против Израиля или деятельность первого поколения итальянских “Красных бригад”, атаковавших капитализм, многими расценивались как освободительные действия. Задача политического террора - не только достижение каких-то конкретных политических целей, но и создание в той или иной стране (или в международном масштабе) атмосферы страха, неуверенности, общей нестабильности.

Существенно обогатилась и тактика террористический действий: стали применяться захваты людей-заложников, взрывы и массовые убийства в общественных местах. Это заставило многие страны сформировать специальные органы для борьбы с терроризмом.

Сегодня принято различать внутренний терроризм, ограничивающийся рамками одной страны, и международный, включающий проведение преступными группировками интернациональных акций и поддержку той или иной страной деятельности международных террористов (например, режим Каддафи в Ливии).

В том случае, если организатором террора является государство, говорят о государственном терроризме, который может быть направлен как против других стран (гитлеровский национал-социализм, агрессия США во Вьетнаме), так и против собственного народа (например, сталинизм в СССР, режим Пол Пота в Кампучии, “культурная революция”, проводившаяся Мао Цзедуном в Китае, и т.д.).

Особую актуальность проблема насилия имеет для политической жизни России, где оно всегда играло определенную роль: и на этапе самодержавного абсолютизма, и в период тоталитаризма, и в условиях построения демократического государства. Кроме того, в связи с появлением оружия массового уничтожения проблема политического насилия приобрела в настоящее время особую значимость, так как во внешней и во внутренней политике угрожает глобальной катастрофой. Широкая распространенность, угрожающие последствия его применения делают необходимым осмысление ряда проблем, относящихся к практике насилия.

Цель:

1) Изучение психологии политического насилия;

2) Закрепление материла по теме.

Основные дидактические единицы:

Понятие диктатуры и ее видов в рамках политической психологии. Тоталитарная диктатура. Явление тоталитаризма. Эмоциональная поддержка диктатуры как психологический механизм стабильности диктаторского режима. Психологические реакции на диктатуру. Основные варианты реакций человека на тоталитарное государство. Сопротивление, восстание как реакции человека на тоталитарное государство. Непротивление как реакция человека на тоталитарное государство. Создание искажений восприятии мира. Психология насилия. Психологическая сущность насилия. Феномен политического насилия, его основные типы и функции. Основные факторы насилия. Геноцид как вариант политического насилия. Основные виды политического насилия. Структурированное и неструктурированное насилие. Коллективное структурированное насилие. Институты коллективного структурированного насилия. Деиндивидуализация как социально-политический феномен коллективного структурированного насилия. Коллективное неструктурированное насилие. Роль идеологии в развитии коллективного неструктурированного насилия.

Активность– характерологическое свойство человека, социальной общности, делающее их способными эффективно функционировать в различных условиях. Политическая активность субъектов политики проявляется в самых различных формах. На характер этой активности и особенности ее проявления оказывают влияние различные факторы, которые могут быть представлены как внутренние (их носителем выступает субъект политики) и внешние (влияние среды на субъект политики). Они могут быть представлены через факторы свободы и насилия, которые в заданном ими континууме имеют и другие феномены. Проанализируем основные их психологические характеристики.

Психология свободы – это способность к творческому самовыражению, конструктивной дискуссии, активным действиям, которая представляет собой сердцевину демократического процесса. Психология свободы проявляется через закономерные признаки. Закономерность проявления свободы предстает как тенденция преобладания все большей свободы над уступающей ей заданностью и предопределенностью, определяющей растущую активность субъектов общества в постановке и достижении своих целей в нем.

Важнейшим признаком свободы является плюра-листичность. Плюралистичность – характерологическое свойство человека, делающее его способным к конструктивной дискуссии. Речь идет не только о навыках убеждения оппонента в правильности своей точки зрения, но и о способности принять его позицию, а значит – отказаться от своей. Для этого знаменитое «подвергай все сомнению» должно быть отнесено и к себе. Всепоглощающая уверенность в том, что именно ты владеешь истиной во всем ее объеме, делает дискуссию невозможной. Любой несогласный тут же обвиняется либо в некомпетентности, либо в злонамеренности.

Конечно, не все убеждения должны становиться объектом неуверенности. Но ведь предметом споров являются обычно не сами факты, а гипотезы и оценки, стоящие за ними. И здесь для участия в демократическом обсуждении, т. е. для жизни в условиях свободы, человеку необходима известная плюралистичность, понимание того, что истина часто не одна, а уж монополией на нее не обладает никто.

Вполне очевидно, что очень многим представителям общества, находящегося в фазе интенсивных социальных изменений, не хватает ни активности, ни, особенно, плюралистичности. Рассмотрим, с чем связано формирование двух этих характеристик. При этом оставим за рамками анализа их детерминацию темпераментом или другими индивидными свойствами. Такого рода детерминация, безусловно, важна для понимания отдельных случаев, но обращение к ней не будет плодотворным для выяснения законо- , мерностей формирования интересующих нас характеристик у больших групп людей. С этой точки зрения целесообразно обращение к определенным социально-культурным моментам, которые могут определять степень выраженности активности и плюралистичности.

Можно выделить целый ряд характерологических свойств человека, делающих его способным эффективно функционировать в условиях свободы. Важнейшими из них являются два. Во-первых, активность: чем больше свободы и, соответственно, меньше заданно-сти и предопределенности, тем активнее должен быть субъект в постановке и достижении своих целей. Во-вторых, это способность к конструктивной дискуссии, которая и представляет собой сердцевину демократического процесса.

Факторы, которые определяют активность или пассивность субъекта политики, могут быть представлены в следующем составе:

– фрустрационная реакция;

– особенности самосознания;

– регламентация желаний и своих потребностей;

– жесткость этической системы.

Один из них характеризует фрустрационную реакцию, которая выражается как человеческая слабость, ощущение бессилия, невозможность изменить ход событий в своей собственной жизни, повлиять на положение дел в организации, к которой они принадлежат, и в стране в целом. Это ощущение бессилия не может считаться объективным выражением жизненных реалий. Большинство людей недооценивает те, пусть и небольшие, возможности для изменения собственной жизни или воздействия на ситуацию вокруг них, которые у них имеются.

Объективный анализ фрустрационной ситуации показывает, что, хотя положение чаще всего действительно достаточно серьезное, есть определенные степени свободы, которые субъект политики просто не использует. Аналогичный вывод может быть сделан и относительно позиции людей по отношению к политическим организациям – возможности воздействия на них явно преуменьшаются. Следовательно, ощущение фрустрации характеризует не столько личную и социальную ситуацию человека, сколько его восприятие этой ситуации.

Для преодоления фрустрационной реакции недостаточно объективных изменений в социуме. Даже если социальные изменения прямо стимулируют рост активности каждого человека, реализация этих возможностей зависит от того, в какой степени люди поверят в то, что они действительно существуют в жизни, а не только на бумаге или в декларациях лидеров. Изменение сознания не следует автоматически за изменениями в законодательстве и социальной политике. Например, граждане, на этапе адаптации большинство депутатов и другого рода политики, получившие возможности для более свободного участия в политической жизни, могут предпочитать выжидательную позицию или продолжать следовать прежним стереотипам. Здесь проявляется не только несовершенство политической системы, но и неверие в свою причастность к проведению реальной политики. Психологические структуры достаточно инертны, и в период бурных социально-политических изменений они могут отставать от динамики общественной жизни.

Таким образом, для того чтобы субъект политики относился к себе, к окружающим и к обществу конструктивно, чтобы в его поведении доминировали моменты кооперативное™ и взаимопомощи, ощущение фрустрации или бессилия должно смениться верой в собст венные возможности и способность быть реальным субъектом политики. Демократия, способствующая формированию именно такого мироощущения и политической роли, является в этом смысле императивной, она не может быть отложена на потом, до лучших времен. Без развития определенных демократических институтов и процедур невозможно решение острых социально-политических и экономических проблем, политик, не ощущающий возможности реально влиять на политическую жизнь, будет пассивно являться объектом политической ситуации.

Второй фактор характеризует особенности самосознания. Рассмотрим те из них, которые «блокируют» проявление активности субъектом политики. Можно выделить такие основные признаки самосознания, как деиндивидуализация, размытость групповой принадлежности, своеобразность деперсонализации, индивидуальная особенность самосознания. Проанализируем каждый из этих признаков особенностей самосознания политика.

Деиндивидуализация проявляется в том, что для многих представителей реформирующихся обществ характерно недостаточное ощущение своей индивидуальности, отличительности себя от других. Это определено особенностями принятой системы воспитания и социализации, своеобразным стилем образом мыслей, деятельности, жизни. Как показывают исследования, ощущение деиндивидуализации, т. е. похожести и даже неотличимости себя от других людей, приводит к росту жестокости и снижению тенденций к взаимопомощи.

Размытость групповой принадлежности. Хотя объективно каждый человек включен в большое число групп, эта включенность далеко не всегда представлена на психологическом уровне. Люди не чувствуют себя гражданами, жителями своего города, не ощущают своей принадлежности к классу или к нации. Конечно, эти чувства принадлежности обостряются в экстремальных ситуациях, но нельзя же жить в условиях перманентного кризиса. Люди редко идентифицируются с предприятием, на котором работают, номинальным бывает даже членство в собственной семье. Такому положению способствует ряд причин. Прежде всего, это несовершенство политических структур, препятствующих реальной включенности в жизнь организаций, к которым человек формально принадлежит.

Например, выборы и вообще система власти в данном сообществе могут быть организованы таким образом, что подлинная реализация закрепленных за человеком прав избирать и быть избранным превращается в фикцию.

В некоторых случаях членство в организации, формально постоянное, является детерминирующим фактором поведения и внутренней жизни человека лишь в какие-то периоды. Кроме того, фактором размытости групповой принадлежности являются организации, членство в которых изначально фиктивно – вспомним хотя бы существовавшие у нас еще несколько лет назад общества трезвости. Реальные же объединения, которые действительно могут стать базой для формирования чувства идентичности, такие, как землячества или объединения выпускников, в нашей стране не только не поддерживались, но и были объектом как минимум настороженного отношения со стороны властей.

В целом, можно сказать, что если групповая принадлежность на уровне малых групп – семьи или первичного коллектива – развивается достаточно легко и не требует специальных условий, то идентичность на уровне больших групп формируется лишь в определенной социальной среде, причем процесс этот нуждается в поддержке со стороны общества. Без соблюдения этих условий человеку бывает крайне трудно ощущать себя членом тех или иных больших социальных групп.

Деперсонализация у значительного числа людей формируется и проявляется в виде действий, совершаемых в определенных ситуациях, когда они свои особенности приписывают не себе, а как бы кому-то другому или некоей автономной части себя, за которую субъект не несет моральной ответственности. Такими ситуациями могут быть не только ситуации экстремальные, но и вполне обыденные, связанные с выполнением своих функциональных или общественных обязанностей. Эта способность позволяет человеку, пошедшему на обман, считать себя человеком честным, струсившему – смелым и т. д.

Обращает на себя внимание и такая особенность самосознания, важная с точки зрения детерминации активности, которая проявляется как ощущение зависимости. Человеку кажется, что он не может изменить важнейшие обстоятельства своей жизни – поменять работу, создать новую семью, изменить место жительства. Трудности этих изменений – безусловно, реальные и серьезные – всячески преувеличиваются.

Перечисленные особенности самосознания приводят к пассивности потому, что снижают у человека ощущение субъектности и негативно влияют на свободу его действий, связей и отношений. Активен может быть только субъект политики: человек, ощущающий свое отличие от других людей, свою самобытность и неповторимость, идентифицирующийся с какой-то группой, принадлежность к которой для него важна, которой он гордится, честь и интересы которой он готов защищать; человек, всегда сохраняющий чувство ответственности за свои поступки и ощущающий себя свободным делать то, что он считает нужным. Если всех этих особенностей самосознания нет – неизбежна пассивность.

Указанные особенности самосознания ответственны и за уровень нравственности в обществе. Нравственный поступок – это всегда выбор, причем выбор осознанный.

Третьим фактором, определяющим уровень свободы, а значит, и активности, является регламентация желаний и своих потребностей. Значительное число людей не только не предпринимают почти ничего для достижения своих целей, но и отказываются от самих этих целей – ничего не хотят. Ценности покоя, стабильности перевешивают все остальные возможные награды, в результате человек заранее отказывается от всех превышающих элементарный минимум материальных и духовных благ, гарантируя себе взамен спокойствие и стабильность. Таким образом, те блага, стремление к которым и является, в значительной степени, внешним стимулом к активности, обесцениваются в сознании субъекта и не могут выступать в качестве подкрепления. В облегченном варианте отказ от желаний принимает форму ориентации лишь на сугубо личные или семейные блага – все остальное обесценивается.

Четвертый фактор характеризует жесткость этической системы. Максималистская идеология, функционирующая по принципу «все или ничего», приводит не к высокому уровню нравственности, а к пассивности. Любая активность – это компромисс, соглашение; человек, не умеющий идти на компромиссы, неизбежно будет пассивен.

Таким образом, выделение факторов, определяющих уровень активности субъекта политики, характеризует его свободу в осознании, выборе, поведении И действиях. Преодоление негативного или блокирующего их действия существенно расширяет свободу политической самореализации и обеспечивает творческий подход в политической деятельности и общении, отношениях и взаимосвязях.

Важно также определить влияние плюрализма на политическую активность. Его характер также определяют психологические факторы. Рассмотрим, какие факторы наиболее сильно влияют на степень выраженности плюралистичности.

1. Первым таким фактором является слабое знакомство с отличными от своих собственных условиями и стилем жизни. Хотя окружающая жизнь достаточно разнообразна и дает примеры самых неожиданных способов организации семьи, обеспечения профессионального роста и решения других сложных проблем, это разнообразие может и не присутствовать в той картине социума, которая дается искусством и средствами массовой информации. Как правило, всегда проявляется тенденция к нивелировке различий. Восприятие действительности как однородной, повсюду одинаковой, не дает основания сомневаться в правильности собственного стиля жизни или хотя бы поставить под сомнение положение о том, что именно этот стиль является единственно правильным.

Деструктивные последствия такой искусственной унификации особенно хорошо видны на примере проблемы межнациональных отношений. Например, сведения, имевшиеся в распоряжении представителя какого-либо народа нашей страны об образе жизни, характере и культуре другого народа, могут быть подразделены на два класса. Первый класс сведений говорил об отсутствии сколько-нибудь заметных отличий между народами СССР. Одинаковый характер производства, общие проблемы и общие достижения, практически одинаковое или очень близкое законодательство.

2. Второй класс сведений прямо противоположен первому – подчеркивались четкие различия между народами, их специфика по сравнению с любым другим народом. К сожалению, идея отличий чаще всего подкреплялась примерами архаических проявлений национальной культуры, не связанных с повседневной жизнью народа, а специально сохраняемых, имеющих лишь исторический интерес. С серьезными труд ностями сталкиваются представители сравнительно небольших национальных групп. Корни современных национальных конфликтов – не только в реальных противоречиях и несправедливостях, но и в особенностях восприятия друг друга.

Препятствием для формирования плюралистично-сти является и то, что в обществе, как правило, подавляются не только антисоциальные, но и асоциальные, или статистически анормальные формы поведения. Не всегда еще одобряются какие-либо отличия друг от друга в одежде, вкусах, манерах поведения и т. д. Следовательно, большинство людей в ходе онтогенеза не сталкивались или редко сталкивались с ситуацией, когда нестандартное поведение и взгляды принимаются в обществе благожелательно или хотя бы не влекли за собой тех или иных санкций. Естественно, это способствует тому, что именно стандартное поведение воспринимается как единственно правильное, сомнений в его адекватности или интереса к поиску иного пути не возникает.

3. Фактором снижения плюралистичное™ выступает также недостаточный опыт принятия другого человека и принятия себя этим человеком, несмотря на существенные разногласия,– длительные отношения невозможны без периодических конфликтов. Этот опыт может быть генерализован на широкий класс ситуаций, что будет способствовать терпимости, готовности принять мнение другого или, по крайней мере, отнестись к его позиции с уважением. Таким образом, длительные близкие отношения, способствуя формированию плюралистичности, становятся одним из факторов, облегчающих жизнь в условиях свободы.

4. Фактор, снижающий уровень плюралистичности, состоит в отсутствии или недостаточности опыта принятия самостоятельных решений, последствия которых значимы для индивида. Однако, если у человека нет опыта принятия самостоятельных решений, значит у него нет и опыта их реализации. Отсутствие этого опыта может послужить определенным барьером на пути отвержения позиции различных субъектов политики только из-за того, что не выработана уверенность в правильности собственной точки зрения.

5. Последним из выделенных факторов, снижающих уровень плюралистичности, следует назвать отсутствие или недостаточность опыта выбора меж ду двумя правильными суждениями, позициями и т. д.

Большая часть проблем и задач, с которыми сталкиваются политики, моделируются так, что вырабатывается одно правильное решение, а все остальные признаются как неправильные. В результате этого формируется представление о том, что истина может быть только одна и, если человек придерживается иной, по сравнению с твоей собственной позицей, это означает, что он ошибается.

Таким образом, выделенные пять факторов, определяющих уровень плюралистичности, – незнакомство с отличными от собственных стилем и условиями жизни, отсутствие опыта анормального поведения, не повлекшего за собой санкций окружающих, недостаточный опыт длительных близких отношений, недостаточный опыт принятия самостоятельных решений и несформированность навыка выбора альтернативных решений существенно влияют не ее характер. Отметим, что эти факторы проявляются во взаимосвязи и детерминируют плюралистичность на социальном и личностном уровнях.

Психологические характеристики сущности политического насилия

Проблема насилия имеет большую теоретическую и практическую значимость. Занимая важное место в политической истории человечества, насилие с древнейших времен до настоящего времени рассматривается субъектами политики как одно из основных средств достижения своих целей. Вместе с тем использование насилия имеет серьезные деструктивные последствия: гибель людей, разрушение материальных ценностей, дегуманизация социальных отношений. Только после Второй мировой войны многочисленные политические конфликты унесли жизни десятков миллионов людей.

Жизнь человека и общества регламентируется множеством законов и правил. Эти регламентации существенно влияют и на активность субъектов политики. Крайняя и наиболее жесткая такая детерминация предстает в виде насилия. Насилие, как способ принуждения, в той или иной степени присуще любому обществу. По всей земле есть полиция и суды, государство использует насилие по отношению к части граждан своей страны или по отношению к другим странам и их жителям.

Насилие в политике использовалось всегда, и вряд ли когда-нибудь от него удастся отказаться полностью. Правда, в двадцатом веке приемлемость насилия как универсального способа регуляции общественной жизни все чаще подвергается сомнению и зоны использования насилия все больше сужаются.

Есть несколько причин такой динамики отношения к насилию. Во-первых, четко просматривается тенденция сужения зоны императивного регулирования человеческого поведения. Большинство государств и обществ становятся все более терпимыми к тем действиям граждан, которые не затрагивают непосредственно интересы других людей. В результате этой общей либерализации сокращается число тех случаев, в которых государство стремится добиться от граждан определенных ограничений, а соответственно, сокращается и необходимость в насилии как в средстве принуждения.

Во-вторых, все большему числу людей становится ясно, что волну насилия, будь то война или репрессии против внутренних врагов, крайне трудно остановить. Насилие, запланированное как временное и локаль-^ ное, легко перехлестывает через любые заранее определенные барьеры. А это значит, что акты насилия в современном мире, оснащенном ядерными ракетами и атомными станциями, могут привести к катастрофическим последствиям.

В-третьих, за последние десятилетия изменилась моральная атмосфера. Для граждан развитых стран насилие стало неприемлемым по моральным соображениям. Ценность человеческой жизни и суверенность каждой из деклараций превращаются если не в императивы, то, по крайней мере, в нормы, с которыми уже не могут не считаться политики.

Насилие, тем не менее, существует. Рассмотрим ряд проблем, связанных с феноменом политического насилия. Прежде всего, постараемся ответить на вопрос, при каких условиях насилие становится жестоким фактором политики и превращается в геноцид.

Отношение общества и государства к насилию определяется многими причинами: историей и культурными традициями данного народа, конкретной политической и экономической ситуацией, личными качествами носителей власти, степенью развитости или неразвитости структур гражданского общества. Но и абстрагируясь от этих конкретных особенностей той или иной страны, можно выделить несколько факторов, способствующих тому, что насилие становится не экстраординарным и вынужденным действием, а нормой, частью официальной политической идеологии государства.

Первый фактор носит не столько политический, сколько мировоззренческий характер. Речь идет об определенных представлениях о человеческой природе. Демократические режимы исходят из презумпции изначальной разумности и конструктивности человека: люди способны договариваться между собой, им не свойственны разрушительные тенденции, они склонны подчиняться правилам, существующим в обществе, поскольку понимают их разумность и необходимость. С таким взглядом на человека связано и отношение демократических систем к насилию – оно допускается лишь как исключительная мера по отношению к меньшинству населения. Массовое же политическое насилие демократическая идеология отвергает в принципе.

Вторым фактором, способствующим тому, чтобы насилие становилось системообразующим стержнем политической идеологии, является определенное представление об историческом процессе. Если этот процесс видится хаотичным, случайным, в ходе которого постоянно возрастает энтропия, то для регулирования этого процесса, для введения его в какие-то рамки, нужен великий человек, который сможет этот процесс структурировать.

Третий фактор – это представление политика или политической элиты о миссии – своей, своего народа, своей партии или любой другой группы, с которой идентифицируют себя субъекты политического процесса. Если «мы», белые люди, или «мы», коммунисты, или «мы», патриоты, призваны осуществлять некую миссию, некие принципиальные изменения в обществе, привести его к правде, к истине, осуществить свое предназначение, то вопрос о допустимости насилия не вызывает никаких сомнений. Его вполне можно использовать хотя бы для того, чтобы быстрее Достичь высшей цели, которая, безусловно, оправдывает средства.

Четвертый фактор – ориентация в политике не столько на решение повседневных проблем, сколько на некий идеальный мир. Такая ориентация приводит к представлению о малой ценности настоящего момента. То же самое происходит и на уровне идеологии. Если сегодняшний день не самоценен, а является лишь переходным периодом на пути к дню завтрашнему, то нет моральных преград для того, чтобы ради скорейшего достижения цели использовать в политической практике любые формы насилия.

Насилие в политике имеет место как ее закономерное проявление, когда в достижении политических целей другие формы политической активности становятся малоэффективными. Оно разнообразно, проявляется и применяется всеми социальными институтами, производится обществом и встроено в его политическую систему. Поэтому важно понимать его сущность, закономерности и условия применения в политике.

Насилие, имея социо-биологические истоки, механизмы и условия появления, на протяжении всей истории развития политических отношений неизменно в них присутствует. Агрессивность со времен раннего человека так же, как и его социальность, служит средством борьбы за выживание. Она в процессе эволюции человека не затухает, а приобретает характер насилия в целях удовлетворения прежде всего надбиологических, социальных потребностей: в статусе, престиже, самоутверждении.

Специфику насилия нельзя выявить без анализа его взаимосвязи с властными отношениями, поскольку власть – это центральная категория политической науки. Власть представляет собой способность и возможность субъекта осуществлять свою волю, в случае необходимости навязывать ее тем, кто является объектом властного воздействия. Е.П. Теплов отмечает: «Политическая власть, как правило, рассматривает ся прежде всего как волевая деятельность субъекта, преследующего свои цели» . В распоряжении субъекта властвования находятся различные средства для осуществления своих намерений, в том числе средства принудительного воздействия на объект.

Как отмечают авторы англо-американского энциклопедического словаря, «принуждение – это форма влияния, характеризующаяся высоким уровнем оказываемого давления» , Главным мотивом выполнения распоряжения субъекта власти в данном случае является страх перед санкциями, которые могут быть применены в случае неповиновения.

Можно определить идеологическое и психологическое давление как духовное принуждение. Такое определение позволило бы включить в него все приемы, способы и методы воздействия на сознание с помощью духовных ценностей и деятельности. Понимаемое таким образом духовное принуждение включает в себя не только идеологическую обработку, психологическое запугивание, но и воздействие общественного мнения, морали, заставляющие объект власти вести себя определенным образом. М. Вебер подчеркивал необходимость включения моральных средств воздействия в арсенал средств властного принуждения: «Сюда относится даже братское предупреждение, принятое в ряде сект в качестве первичной меры мягкого воздействия на грешников, при условии, что оно основано на определенном правиле и совершается специальной группой людей. То же можно сказать и о порицании, высказанном цензорами, если оно служит средством гарантировать «нравственные» нормы поведения, а тем более о моральном принуждении, которое осуществляет церковь» .

Виды политического насилия

Различные виды политического насилия можно классифицировать по разным основаниям – по степени жестокости, по способу обоснования, по отношению к этим актам общества и т. д. Все эти классификации, безусловно, имеют право на существование. Мы, однако, будем использовать типологию, основанную на использовании двух координат. Первая координата – это тип субъекта насилия – коллективный или индивидуальный. В одном случае насилие осуществляется некоей группой или институтом, в другой – одним человеком. Вторая координата – степень структурированности акта насилия.

Структурированное насилие – политическое насилие, которое осуществляется по достаточно определенным правилам. Неструктурированное насилие – политическое насилие, которое не имеет четко установленных правил, спонтанно и непредсказуемо по своему проявлению. В этом случае, конечно, существуют неписаные правила, но они могут по-разному интерпретироваться разными членами общества и вовлеченными в акт политического насилия индивидуальными или коллективными субъектами.

Использование этих двух координат позволяет выделить четыре типа политического насилия: коллективное структурированное насилие, коллективное неструктурированное насилие, индивидуальное структурированное и индивидуальное неструктурированное насилие. Рассмотрим примеры этих типов политического насилия и примеры институтов, созданных для, осуществления насилия в каждом из этих четырех вариантов.

Коллективное структурированное насилие

Примерами институтов, призванных осуществлять коллективное структурированное насилие, могут служить армия и полиция. Они представляют собой социальные институты, осуществляющие насилие во имя интересов страны. Насилие, в данном случае, легитимизируется государством, что символизируется, в частности, униформой с использованием национальных символов. Национальная символика присутствует на униформе солдат, ставится на военную технику и т. д. Существует и обратная тенденция – военная тематика включается в национальные символы в виде, например, скрещенных мечей или хищных птиц и животных на гербе страны. Львы, орлы или сабли в этом случае символизируют и силу, и готовность ее использовать.

Институты структурированного политического насилия организованы по иерархическому принципу. Младшие по званию подчиняются приказам выше стоящих начальников, которые и несут всю полноту ответственности за свои распоряжения. Феномен снижения чувства индивидуальной ответственности в той или иной мере присущ всем социальным институтам такого типа В максимальной степени чувство индивидуальной ответственности снижается в армиях или органах правопорядка диктаторских режимов, где это чувство вообще всячески подавляется. Взамен гражданам предлагается полное спокойствие и возможность не думать о последствиях своих поступков. Гитлер сказал: «Я избавляю немецкую молодежь от химеры совести» Аятолла Хомейни обещал всем солдатам, воюющим с Ираком, прощение всех грехов и вечное блаженство. Однако и во вполне цивилизованных странах признается, что, например, за действия, совершенные солдатом, ответственность несет не только и не столько он сам, сколько его командир.

Сам факт подчинения другому и связанное с этим снижение чувства ответственности за свои поступки меняют поведение человека. Люди, не чувствующие ответственности за то, что они делают, способны на крайнюю жестокость, неожиданную и для них самих и для тех, кто, казалось бы, давно и хорошо их знает. Американский психолог Стэнли Милгрэм продемонстрировал, что самые обычные люди, подчиняясь приказам того, кто выступает как начальник, как «власть», могут совершать страшные поступки .

В институтах коллективного структурированного насилия наблюдается еще один важный социально-психологический феномен – деиндивидуализа-ция. У солдат и полицейских снижается ощущение собственной уникальности, отличия себя от других людей. Это закономерно ведет к большей личной жестокости и к большей готовности выполнять жестокие приказы.

Если коллективное структурированное насилие призвано поддерживать стабильность государственных институтов, то коллективное неструктурированное насилие, наоборот, направлено против них. Примерами неструктурированного коллективного насилия могут быть восстания, бунты и тому подоб ные массовые действия. Если солдаты или полицейские представляют государство и в той или иной степени идентифицируются с ним, то для участников бунтов или восстаний характерна идентификация не с государством, а с народом или с какой-то частью народа. Чувство индивидуальной ответственности у участников актов коллективного неструктурированного насилия значительно выше, чем у тех, кто вовлечен в насилие структурированное. Поэтому большую роль для них играет идеология.

Акты коллективного неструктурированного насилия лежат в основе многих политических систем, возникших в ходе революций и народных восстаний или других массовых неструктурированных насильственных действий. Однако спонтанными и хаотичными массовые выступления бывают лишь в самом начале движения.

Процесс структуризации затрагивает все стороны социальной практики – институты общества и государства, их функции и взаимоотношения. Процесс структуризации институтов насилия, отделяя солдат и работников органов правопорядка от остальной массы народа, подрывает это ощущение легитимности и порождает серьезные проблемы в отношениях между народом и новой властью. Осознавая это, многие режимы стремятся каким-то образом сгладить процесс структуризации институтов насилия. Например, лидеры сохраняют форму или стиль одежды времен революции, т. е. того периода, когда они были представителями не государства, а всего народа.

Структуризация обычно направлена вовнутрь, т. е. она начинается с обеспечения внутренней безопасности, и целью ее является достижение внутреннего единства. Сначала структуризируются службы безопасности, направленные против внутренних врагов, а уже после этого структуризируется армия, которая направлена на отражение внешней агрессии. В принципе, возможно и обратное движение: от институтов структурированного коллективного насилия к институтам неструктурированного насилия. Собственно, деструктуризация происходит всегда после гибели режима или временного отступления режима. Остатки институтов политического насилия пытаются продолжать действовать, но уже в менее структурированном варианте.

Индивидуальное структурированное насилие

Примером структурированного индивидуального насилия могут служить феодальные отношения между вассалом и сюзереном. Эти отношения предполагают личную лояльность и право сюзерена на насилие по отношению к своему вассалу.

По всей вероятности механизмы структурированного индивидуального насилия являются необходимой составляющей реализации коллективного структурированного насилия, т. е. личная лояльность, допустим, телохранителей по отношению к охраняемому ими лицу, по-видимому, является необходимой составляющей для того, чтобы создавались соответствующие социальные институты, например, армия. Не случайно в любой армии мира считается особым подвигом, когда солдат жертвует жизнью, спасая командира. Фактически при этом он защищает не Родину в целом, а другого человека, но этот другой человек важнее, ценнее, чем он сам.

Участие в структурированном индивидуальном насилии, так же, как и участие в коллективном структурированном насилии, позволяет не чувствовать ответственности за последствия своих действий, отделять себя от той роли, которую ты в данный момент исполняешь.

Общество, регулируя структурированное индивидуальное насилие, максимально четко определяет, что, по отношению к кому и в каких условиях возможно, а что – нет. Архаические общества открыто признавали разные права и разную ценность людей. Это фиксировалось как право первой ночи, как разные наказания за одни и те же насильственные действия в зависимости от того, кто является субъектом и объектом насилия и т. д. Например, убийство князя, если оно совершено другим князем, наказывалось иначе, чем убийство князя смердом.

В современных обществах, декларирующих полное равенство людей и равную ценность любой человеческой жизни, тем не менее существуют разные права на индивидуальное насилие, и эти права подробно регламентированы. Работникам службы охраны порядка позволено использовать насилие по отношению к преступникам. Сопротивление полиции и нанесение вреда полицейскому, находящемуся при исполнении служебных обязанностей, является более

серьезным преступлением, чем, например, насилие по отношению к этому же полицейскому, но когда он не в форме, или к другому гражданину, не имеющему отношения к полиции.

Индивидуальное неструктурированное насилие

Неструктурированное индивидуальное насилие охватывает очень широкий круг явлений – от бытового хулиганства до издевательства начальника над подчиненным. Оно существует и в виде спонтанных актов, таких, как пьяная драка, и в виде продуманных преступных действий, например, разбойных нападений, и, наконец, в виде сверхнормативной жестокости в рамках актов структурированного насилия, коллективного или индивидуального. Примером могут служить жестокость сержанта по отношению к солдату или издевательства солдат оккупационной армии над мирными жителями.

Хотя акты индивидуального неструктурированного насилия не имеют, как правило, никаких идеологических оправданий и в той или иной степени осуждаются обществом, участие в них совсем не обязательно порождает чувство вины. Во-первых, человек может атрибутировать всю ответственность за свое поведение внешним условиям, например, обществу. Так, в письмах преступников, отбывающих наказание за тяжкие преступления против личности, практически никогда не присутствует ощущение вины и индивидуальной ответственности. В том, что они совершили, виновато несправедливое общество, которое поставило их в столь ужасные условия, что они вынуждены были пойти на преступления.

Во-вторых, он может создавать для себя свой собственный моральный кодекс, считая, что ему в силу определенных обстоятельств – выдающихся заслуг, необыкновенных способностей или особого предназначения – позволено то, что не позволено никому другому.

Индивидуальное неструктурированное насилие является наиболее личностно детерминированным из всех рассмотренных нами видов насилия. Жестокость субъекта, это не только отрицание, но и соглашение. Подлинная свобода возникает только тогда, когда имеет место договор, найден общий язык, принято совмест ное решение, учитывающее интересы каждого. Индивидуальная свобода возможна только в условиях демократии и добровольного подчинения закону. Однако существуют опасности демократии – взгляд, согласно которому предоставляемая демократией свобода действий, мысли и слова требует от человека осознания большей ответственности, инициативы и умения согласовывать свои поступки с интересами общества в целом.

С учетом всего этого можно дать психологическую характеристику политического насилия.

Политическое насилие можно определить как физическое принуждение, применяемое как средство навязывания воли субъекта политики с целью овладения властью, прежде всего государственной, ее использования и защиты. Актами политического насилия являются конкретные насильственные действия: убийства, террор, принудительное задержание, пытки, присвоение собственности и т. д.

Наличие у физического принуждения существенных особенностей позволяет рассматривать политическое насилие как самостоятельное понятие, имеющее специфический объем и содержание, отличные и от принуждения в целом, и от других его разновидностей.

Четкое определение границ понятия «политическое насилие» имеет большое теоретическое и практическое значение. Оно способствует глубокому проникновению в сущность насилия, выявление его психологических механизмов и затрудняет пропагандистские манипуляции термином «политическое насилие».

Для уточнения предмета исследования, ясного понимания сущности политического насилия, необходимо систематизировать его разновидности. В работах зарубежных и отечественных исследователей рассматриваются различные варианты типологии: по сфере действия (внутригосударственное и межгосударственное насилие); по отношению субъектов насилия к государственной власти (государственное и негосударственное); по степени организованности (стихийное и организованное); по количеству участников (индивидуальное, коллективное и массовое); по источнику инициативы (оборонительное, ответное и наступательное, агрессивное); по количеству жертв (высокоинтенсивное, имеющее среднюю или низкую интенсив ность); по социальной характеристике субъекта политического насилия (социально-классовое, этническое, религиозное); по направленности и глубине социально-политических последствий насилия (реформистское, радикальное, реакционное и консервативное), по способам воздействия на объект (демонстративное и инструментальное насилие), по средствам (вооруженное и невооруженное насилие).

Кроме того, можно выделить следующие формы политического насилия (сложные проявления насилия, которые отличаются друг от друга совокупностью перечисленных признаков видового деления): бунт (неорганизованные локальные волнения, имеющие коллективный характер); столкновение политических группировок (локальные коллективные стычки политических оппонентов, не направленные против властей); восстание (массовое вооруженное выступление с целью осуществления изменений во властных отношениях); гражданская война (крупномасштабное вооруженное противоборство за государственную власть между общественными группами в рамках одного государства); партизанская война (вооруженная борьба против правительства, которую ведут, применяя особую тактику, отряды оппозиционеров, имеющие постоянные места дислокации на небольшой труднодоступной части территории страны); переворот (захват власти относительно небольшой группой заговорщиков); терроризм (систематическое применение ничем не ограниченного политического насилия, имеющего целью достижение определенных результатов путем устрашения политических противников); репрессии (насильственные действия органов государства, направленные на достижение политической стабильности, но не связанные с гражданской войной и запугиванием политических оппонентов).

Используя системный подход к исследованию причин политического насилия, можно объединить их в три основные группы – структурные, непосредственно властных отношений и социокультурные причины. Они являются источниками насилия в совокупности, дополняя и усиливая друг друга. Чем полнее и существеннее они представлены в социально-политической и духовной жизни общества, тем вероятнее возникновение насильственных действий в той или иной форме.

В данном контексте целесообразно выявить основные признаки этих источников политического насилия. Структурные процессы любого общества носят иерархический характер, предполагают определенную стратификационную шкалу. Каждая социальная группа занимает определенное место в системе стратификации в соответствии с объемом социальных благ, которыми она располагает. От общего объема социальных благ группы или индивида зависит их совокупный статус в социальной структуре общества.

Неравное положение групп и индивидов в системе стратификации является важнейшим потенциальным источником острых социальных конфликтов, включая насильственные. Каждая группа стремится повысить свой статус, расширить объем социальных благ, которым она располагает Это может вызвать столкновения с другими группами, которые также претендуют на эти ресурсы. Социальное неравенство индивидов и групп порождает экстремистские формы политического поведения, в том числе политическое насилие.

Нарушение равновесия стратификационной системы может быть вызвано двумя основными процессами: резким ухудшением социального статуса определенных групп общества или прерванной социальной мобильностью. Оба эти процесса, часто совпадают исторически и связаны с какими-то радикальными изменениями в обществе (модернизацией, научно-технической или социальной революциями и т. д.).

Разрыв между ожиданиями и реальными достижениями вызывает ощущение неудовлетворенности при невозможности достигнуть значимой цели, которое в конечном итоге может вылиться в насилие и даже агрессию, в том числе в сфере политических отношений. Блокирование восходящей социальной мобильности порождает чаще всего политические действия, нацеленные на обновленческие изменения социальной системы. Это объясняется тем, что социальные ориентации восходящих групп направлены в будущее, на дальнейшее улучшение социального статуса. Дифференциация общества по административным, этно-национальным и другим признакам также создает основу для политического насилия.

Наряду со структурными причинами политического насилия значительное влияние имеют характеристики непосредственно политических отношений. Они проявляются в характере политизации жизни общест ва, объеме политико-государственного контроля и регулирования его социально-экономической и культурной областями; в типе политического господства или степени монополизации государственной власти; в форме и мерах институализации политических отношений и участия субъектов политики в жизни общества; прочности суверенитета и способности государственной власти.

Рассматривая автократическую и демократическую формы властных отношений с точки зрения перечисленных параметров, можно сделать выводы о том, как они влияют на масштабы и интенсивность насилия. Для автократической формы властных отношений характерно широкое применение насилия во взаимодействиях субъектов и объектов политики. Это объясняется высокой степенью монополизации государственной власти правящей элитой, что вызывает недовольство и сопротивление групп общества, отстраненных от процесса властвования. Поскольку эти группы не имеют возможности использовать легальные формы политического участия для достижения своих целей, их политическая активность неизбежно приобретает экстремистский характер. Наконец, слабая институционализация, упорядоченность политического процесса способствует обращению к крайним методам борьбы за государственную власть, особенно в период смены властителя или ослабления суверенитета государства. Причем для такой разновидности автократической формы властных отношений, как тоталитаризм, более характерно государственное насилие, так как она отличается гипертрофированной политизацией всех сфер жизни общества, чрезмерным расширением политического пространства. Вера в безграничные возможности политических средств регулирования социальных отношений, присущая тоталитарным элитам, приводит к вытеснению механизма общественной саморегуляции и абсолютному доминированию рычагов «сознательного» управления.

В этих условиях насилие неизбежно выступает в качестве одного из основных средств, с помощью которых государство направляет социальное поведение индивидов и групп. Кроме того, в условиях тоталитаризма субъекты власти руководствуются в своих действиях революционными задачами, идеей тотального переустройства общества. Поскольку любая социальная ломка имеет болезненный характер,

вызывает сопротивление, властвующие прибегают к широкомасштабному принуждению, включая физическое. Не удивительно, что по масштабам государственного насилия тоталитарные системы превосходят все остальные.

Авторитарная разновидность автократизма не отличается такой высокой степенью политизации общества, как при тоталитаризме. Личность и общество сохраняют определенную автономию в неполитических сферах. Поэтому при меньшем, чем в условиях тоталитарной системы государственном насилии, авторитаризм отличается большими возможностями для оппозиционного насилия.

В условиях демократии значительно сокращается основа для насильственных средств осуществления власти и овладения ею. Однако демократия отнюдь не имеет иммунитета против политического насилия, и в политической жизни демократических государств оно не исключено. Боевые действия в Чеченском регионе России, участие в военно-политических акциях в Таджикистане, Югославии, в странах Африки на протяжении последних лет свидетельствуют о том, что демократизирующееся общество не только унаследует предшествующие отношения, но при активных усилиях деструктивных антидемократических сил не способно избежать насилия, в том числе с применением вооруженных сил в решении внутренних и внешних вопросов.

Это объясняется, во-первых, тем, что любая форма властных отношений предполагает асимметричность, неравенство. Поэтому даже в условиях демократии объекты власти испытывают определенную отчужденность от властвующих, исходящую из различия их интересов. Во-вторых, бюрократизация системы управления, характерная для современных развитых государств, усиливает у рядовых граждан чувство безвластия, неверия в то, что можно защитить свои интересы легальным путем. В-третьих, инерционность политических институтов, включая демократические, не всегда позволяет им вовремя адаптироваться к требованиям новых социально мобилизованных групп, что вынуждает последние обращаться к экстремистским средствам решения своих проблем. В-четвертых, политическая система и ее силовые структуры оказываются недостаточно подготовленными и способными отстаивать приоритеты демократии в жесткой борьбе с единым криминало-амбициозным фронтом прослойки имущих, стремящихся к полной политико-экономической и социальной монополии в обществе или достижению скоординированных антидемократических целей в международном сообществе.

Одна из причин политического насилия заключается в социокультурной сфере. Между формирующейся ценностно-нормативной системой демократизирующегося общества и активизацией экстремистских форм политического противодействия прослеживаются связи, которые определяют возможность проявления политического насилия. Господствующая в обществе политическая культура призвана обеспечить легитимность существующей государственной власти. Успешное выполнение этой задачи снижает вероятность острых конфликтов в обществе, включающих использование насилия. Наоборот, крушение системы ценностно-нормативных оправданий политического и социального строя является источником политического насилия. Если этот процесс не способствует оздоровлению общества, то значительная часть граждан утрачивает веру в законность политического режима, убеждение в том, что необходимо подчиняться приказам и распоряжениям властвующих. Формируются оппозиционные контркультуры, восполняющие духовный дефицит активно отчужденных от политической системы индивидов и групп.

Источником насилия являются ценностные системы тех контркультур, которые носят радикальный характер. Большую роль в них играет идеология, которая является мощным фактором мотивации политического поведения. Радикальные идеологии формируют установку на использование экстремистских форм политического участия. Они ориентируют на фундаментальный разрыв с традиционными социальными и политическими ценностями, нетерпимость к политическим оппонентам, упрощают действительность до уровня дихотомного деления по принципу «свои – чужие».

Широкое применение насилия может быть обусловлено не только кризисом ценностно-нормативной системы, но и особенностями того типа политической культуры, который господствует в обществе. Нормы тоталитарно-авторитарной политической культуры способствуют распространению насилия в политиче ской жизни. Регионально-этнические варианты политических культур также могут рассматривать насилие как допустимый образец поведения, санкционируемый нравами и традиционной моралью.

Все отмеченные характеристики и источники политического насилия раскрывают его принципиальные политолого-психологические признаки проявления политической активности в обществе. Если обратиться к непосредственно психологическим характеристикам политического насилия, то необходимо раскрыть механизм проявления отмеченных причин, обусловливая необходимость использовать субъектами политики в своей деятельности насилие. Его проявление состоит в следующем. Социальные сдвиги, нарушающие равновесие стратификационной системы, вызывают недовольство и сопротивление определенных групп, которые в рамках данной формы властных отношений не могут найти иных способов выражения и защиты своих интересов, кроме насильственных. Этому способствует кризис ценностно-нормативной системы, а также особенности господствующей политической культуры, традиционной морали. Этот механизм определяет особенности осуществления политического насилия в обществе и в межгосударственных отношениях. Политической насилие при этом выступает средством достижения политической цели.

Политическое насилие – многогранный феномен и потому требует системного подхода в его анализе и управлении им. Важнейшей особенностью политического насилия как средства в политике является высокая степень риска, связанная с его применением. Политическая деятельность, связанная с насилием, отличается высокой эмоциональной напряженностью, насыщенностью. С одной стороны, субъекты насилия часто руководствуются эмоциями и чувствами, дошедшими до бурной степени проявления: гнев, ярость, ненависть, отчаяние. С другой стороны, последствия насилия вызывают соответствующую эмоциональную реакцию объектов насилия. Унижение достоинства, боль, горе порождают не только страх, но и ненависть, чувство мести.

Даже рациональное решение, предполагающее применение физического принуждения, в процессе реализации может быть подвергнуто эмоциональной эрозии, ознаменоваться неожиданными поворотами. В ходе самих насильственных действий, в горячке конфронтации трудно сохранить самообладание, контролировать свои эмоции.

Объект политического насилия подчиняется властной воле только в том случае, если уверен, что опасность применения к нему средств принуждения носит реальный характер. Поэтому угроза насилия должна периодически сопровождаться его применением.

Военно-политические аспекты насилия мешают его избирательному использованию. Эффект применения любого оружия, особенно высокой разрушительной силы, непредсказуем. При этом часто страдают люди, которые первоначально не были объектом насилия. В современных условиях они составляют до 90% жертв конфликтов. В частности, разрушение полумиллионного города Грозный в Чечне, около 100 православных храмов в Югославии и другие следствия военно-политического насилия оставили в сознании и психике всех участников этих военно-политических конфликтов очень существенный след. Это указывает на то, что насилие как политическое средство отличается конфронтационностью. Оно является выражением безразличия субъекта к интересам объекта, тех, против кого направлено физическое принуждение. Насилие – это наиболее откровенное, видимое средство политического и социального господства. В отличие от скрытых, более мягких способов властвования, оно прямо и грубо ограничивает свободу, реализацию прав путем физического воздействия. Следовательно, эмоциональная реакция на унижающее воздействие насилия в отношении его объекта не улучшает, а ухудшает взаимоотношения участников политики. Насилие создает помехи в коммуникации между субъектом и объектом власти. Оно подрывает их доверие друг к другу, разрушает устойчивые ожидания по поводу действий субъектов политики.

Насилие как средство в политике отличается также тем, что оно способствует распространению в обществе автократических тенденций. Государства и их внутренние административные образования, участвующие в политических условиях, стремятся к ужесточению своих политических режимов. Прежде всего, насилие автократично потому, что обладает инерционностью, способностью превращаться в традицию политической жизни. Там, где насилие доказало свою действенность, возникает соблазн использовать его и в дальнейшем, для других целей.

Применение насилия делает необходимым формирование разветвленного репрессивного аппарата, который претендует на особый статус и политическое влияние. Насилие представляет опасность для демократических институтов еще и потому, что в конечном итоге требует перестройки всей социальной, экономической, политической системы, ее милитаризации, усиливает централизацию власти, ее директивный характер.

Эффективность политического насилия может быть охарактеризована как способность достигать цели субъектов политики, которые его применяют. Критерием эффективности выступает мера соответствия достигнутых результатов поставленным целям по завоеванию, удержанию и защите политической власти. Чтобы детально оценить эффективность политического насилия, используя генеральный критерий, целесообразно включить в него частные критерии и соответствующие им показатели. С их помощью можно проанализировать политические возможности и действия по осуществлению определенных функций политического насилия.

Функции насилия состоят в достижении основных целей субъектов политики – овладения, использования и защиты власти, прежде всего государственной. В роли средства реализации этих функций используются возможности насилия в виде военно-политического, социально-психологического, организационного, экономического или иного воздействия. Поэтому возможен подход в оценке эффективности политического насилия прежде всего с учетом результатов оценивания эффективности средств достижения политической цели.

Политическое насилие не укрепляет доверия сторон властных отношений, поэтому можно усомниться в прочности власти, опирающейся на «голое» физическое принуждение. Вместе с тем современные достижения в области средств массовой коммуникации, технической оснащенности насилия, технологии социального контроля повышают потенциал политического насилия. Систематическое, грубое, крайнее насилие способно создать такую атмосферу всеобщего страха, которая парализует волю к сопротивлению, порождает трансформацию сознания. В экстремальных ситуациях у объекта власти может сформироваться внутренняя привычка к подчинению репрессивной власти. Таким образом, режим, опирающийся преиму щественно на насилие, может просуществовать достаточно долго. Однако социальной ценой стабильности такого режима может быть общая деградация социального и политического строя.

Эффективность политического насилия при выполнении субъектами политики функций удержания и защиты политической власти имеет как общие, так и особенные и единичные отличительные характеристики в сравнении с теми, которые присущи для функции завоевания политической власти, другими средствами. Для современного общества, в котором требуются такие качества личности, как самостоятельность, инициативность, творчество, насильственное регулирование социальных отношений малопригодно.

Насилие в целом можно оценить как политическое средство низкой эффективности, поскольку при невысокой степени достижения поставленных задач (из-за непредсказуемости насилия) оно связано с большими социальными издержками. Насилие более эффективно при решении разрушительных задач тактического характера, чем при достижении долгосрочных созидательных целей.

Несмотря на низкую эффективность, политическое насилие может приносить ожидаемые результаты в определенных конкретно-исторических ситуациях. Условиями эффективности насилия являются достаточность ресурсов; легитимность; владение искусством применения насилия (гибкое сочетание насилия с другими властными средствами, учет социальных условий деятельности политических субъектов, логичность и последовательность в использовании физического принуждения, соблюдение меры насилия); наличие благоприятных внешнеполитических факторов; политико-правовая, социально-экономическая, нравственная и психологическая целесообразность, оправданность. Критерием оправданности политического насилия может быть его соответствие прогрессивным потребностям, ценностям и нравственным установкам общества. Нравственная оценка политических действий, связанных с насилием, в значительной мере влияет не только на их ход, но и на перспективы политических процессов. С другой стороны, защита или утверждение определенных моральных ценностей невозможны, если политические насильственные действия неэффективны.

Психологические признаки диктатуры как формы политического насилия

Большая часть известных человечеству режимов были диктаторскими. Конечно, крайне редко это была полновластная диктатура одного человека. Чаще всего, даже в условиях формально ничем не ограниченной власти тирана, существует правящая олигархия, с интересами которой он должен считаться. Однако возможность для сколько-нибудь широкого слоя управляемых влиять на управляющих, а тем более – выбирать их, до самого недавнего времени встречалась крайне редко.

Но и в двадцатом веке, когда идеи демократического устройства получили широкое распространение, вошли в конституции многих государств и в основополагающие международные документы, дик-татуры продолжают существовать. Более того, во многих странах диктатуры, пусть и на не очень продолжительные сроки, сменяют демократию. Диктатор всегда приходит как избавитель, как защитник простого человека от врагов и от хаоса. Но ни одной диктатуре не удалось выполнить свои обещания – обеспечить людям высокий уровень жизни, стабильность и безопасность.

Успехи всегда оказывались сугубо временными, а расплата, если у диктаторов не хватало разума и ответственности вовремя уступить, – страшной. Гитлер построил дороги и дал немцам работу, но кончилось это военным поражением и разделом страны. Португалия после пятидесятилетнего правления профашистского режима оказалась самой бедной страной Западной Европы. В Эфиопии, Ираке, на Филиппинах диктатуры приносили нищету и кровь. Такое насилие можно характеризовать как геноцид. Геноцид – особый вид политического насилия, которое характеризуется массовыми убийствами, большой степенью вовлеченности в акты насилия не только властной элиты и сотрудников карательных органов, но и практически всего населения.

Диктатуры бывают разными. Некоторые из них ограничивают политические права граждан, не вмешиваясь в экономику или религию. Кому-то из диктаторов удается править если и не бескровно, то, по крайней мере, без массовых репрессий. Но есть диктатуры тоталитарные. Психологическая база подобных диктатур представляет наибольший интерес.

Тоталитарная диктатура – диктатура, стремящаяся к полному контролю за всеми сторонами жизни человека и общества, приносящая в жертву своим целям жизни, не останавливающаяся ни перед какими преступлениями.

Эмоциональная поддержка диктатуры

Стабильной может быть только та власть, которая устраивает людей, которая что-то им дает, или про которую они думают, что она им что-то дает. Это «что-то» может быть материальным – например, высокий жизненный уровень, это может быть ощущение защищенности или вера в справедливость социального устройства. Это может быть радость от принадлежности чему-то светлому, могущественному и прекрасному.

Идеальных обществ не существует. Однако замечание Черчилля о том, что демократия, хоть и ужасна, является лучшей из всех возможных форм правления, по-видимому, разделяется большинством наших современников. По крайней мере, даже критически относящиеся к своим правительствам англичане или американцы очень редко предлагают установить вместо существующей и разочаровавшей их системы другую, основанную на принципах, апробированных в коммунистическом Китае или в Германии времен нацизма. Стабильность демократических государств имеет не только экономическую или историческую, но и психологическую природу: люди, несмотря на высокий уровень критицизма, согласны с существованием этой системы, согласны с тем, что при всех своих недостатках она выражает и защищает их материальные и духовные интересы лучше, чем могла бы выражать система, построенная на других началах.

По-видимому, такое же, если не большее, доверие к государству существует и в рамках диктатуры. Лидеры диктаторских режимов прекрасно понимают, насколько важно, чтобы граждане верили, что государство выражает именно их интересы. А поскольку на самом деле хотя бы в силу отсутствия эффективных обратных связей и неизбежно более высокой, чем в демократических странах, коррупции, диктаторская власть не выражает интересы людей, для поддержания ощущения единства власти и народа необходимо содержать огромный и дорогостоящий идеологический аппарат. Задача этого аппарата – внедрять в сознание людей иллюзорную, искаженную картину мира, в которой государство и люди составляют единое целое, и потому даже сам вопрос о возможности поиска другой, более эффективной системы правления, свидетельствует о злонамеренности или неадекватности того, кто этот вопрос задает.

Чем более жесткой и экономически неэффективной является диктатура, тем больше сил и средств тратится на регулярное и обязательное промывание мозгов, которое начинается с детского сада, а заканчивается лишь после смерти или после ареста. Уро-$ень пропагандистского давления в диктаторских стра-тх столь высок, что, вопреки очевидности, многие шэди считают государство своим, пекшимся об их штересах и защищавшим их от врагов и опасностей. Успеху пропаганды способствуют и прямая ложь об окасах

Предлагаемая книга имеет целью познакомить читателя с широким спектром основополагающих политологических знаний. Она базируется на учебных пособиях, изданных автором в предыдущие годы. В то же время в ней делается попытка постепенного перехода к учебной политологической литературе «второй волны», которая должна отличаться творческим критическим анализом имеющихся знаний, их инвентаризацией и проверкой на соответствие современным мировым и российским реалиям. Для удобства пользования учебник подготовлен в форме справочника. Он написан популярным научным языком. Специфические политологические термины и иностранные слова снабжены пояснениями. Читателю помогают ориентироваться в материалах книги не только главы и параграфы, но и шрифтовые выделения. Справочник снабжен предметным указателем (индексом), позволяющим находить интересующие слова в различных местах текста.

Из серии: Высшее образование (АСТ)

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Политология (В. П. Пугачёв, 2010) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Политика и мораль. Насилие и ненасилие в политике

§ 1. Соотношение политики и морали

Мораль как воплощение гуманизма

Политика может по-разному воздействовать на общество: как служить орудием массового насилия в интересах господствующего меньшинства, так и выступать инструментом защиты свободы и прав граждан, их организации на достижение общих целей экономического и духовного развития, поддержания в обществе порядка, законности и социальной справедливости. Гуманистическая роль политики в обществе обеспечивается через ее ориентацию на нормы морали.

Мораль (или нравственность; в дальнейшем между этими понятиями не будет проводиться различие, хотя нередко мораль трактуется как определенные общественные нормы и ценности, в то время как нравственность характеризует их субъективное усвоение) – особая сфера общественной жизни, основанная на оценке любых поступков и действий с точки зрения добра (блага) и зла, справедливости и несправедливости и т. п. Идеи гуманизма составляют ядро, общечеловеческое содержание морали.

Нравственность не утилитарна для отдельных индивидов. Соблюдение ее норм и требований не сулит им какой-нибудь непосредственной личной выгоды или пользы. Нравственное поведение отличает бескорыстность, высокогуманная мотивация. В то же время мораль утилитарна для всего человечества. Она – условие сохранения человеческого рода, отражает многовековой опыт человеческого общения и фиксирует те требования, выполнение которых необходимо обществу и всему человечеству. В моральном сознании эти требования становятся убеждениями, становятся внутренними критериями оценки личностью мотивов, целей, содержания и результатов собственного поведения, а также действий других людей. Как показывает опыт истории, аморализм приводит в конечном счете как к разрушению личности, так и к деградации всего общества.

Функциональная общность политики и морали

Мораль и политика как специализирующиеся на регуляции поведения людей секторы общества имеют как общие черты, так и отличия. Обе эти сферы вырастают из единого источника – противоречия между индивидуальностью и уникальностью человека, с одной стороны, и его коллективной природой, «обреченностью» жить в обществе, невозможностью быть счастливым и даже просто быть человеком без других людей – со стороны другой.

Мораль представляет собой внутриличностный способ удержания человека от опасных для общества искушений, разрешения противоречий между индивидом и всей общностью. Первоначально, на заре цивилизации небольшие человеческие коллективы – род, племя – могли обойтись без политики, регулируя взаимодействие людей и обеспечивая общественный порядок с помощи обычаев, традиций, различного рода табу и вырастающей на основе всего этого морали, а также таких естественно-исторических институтов социального контроля, как семья, община, церковь. Преобладание неполитического регулирования в обществе предполагало социальное равенство, а следовательно, низкий уровень конфликтности, сравнительную немногочисленность общностей людей и весьма простые формы их взаимодействия.

Когда же с усложнением общества и ослаблением традиционных форм социального контроля ритуально-нравственные формы регулирования поведения людей оказались недостаточными, появилось государство и особый вид деятельности по регулированию поведения людей с помощью специального аппарата принуждения, т. е. политика.

Таким образом, главные общественные функции морали и политики совпадают. Политика, как и мораль, имеет основание претендовать на защиту общего блага и социальной справедливости, хотя очень часто она далека от выполнения этих гуманных задач. Политика возникает вследствие регулятивной недостаточности морали как ее специфическое дополнение. Не случайно, отражая этот факт, мыслители древности рассматривали политику как одну из ветвей этики. Разделение политики и морали и учений о них впервые произвел лишь в конце XV – начале XVI вв. Н. Макиавелли.

Политика выступает как бы формой объективации, внешнего выражения и материализации механизмов нравственного самоконтроля. Так, например, характерную для морали функцию угрызений совести здесь выполняет суд, формализовавший критерии своих оценок в виде права и предусматривающий определенные санкции за нарушение установленных норм.

Различия между политикой и моралью

Несмотря на отмеченные и некоторые другие элементы общности, политика имеет принципиальные отличия от морали. Одной из важнейших из них является конфликтность политики. Как уже отмечалось, политика представляет собой деятельность по разрешению социальных конфликтов, затрагивающих все общество и требующих применения власти. Мораль же характеризует ординарные, повседневные отношения между людьми, частным случаем которых являются конфликты, обычно не достигающие политической остроты.

Непосредственным источников политики являются экономические и другие насущные интересы людей, причем в первую очередь интересы крупных социальных групп: наций, классов, слоев и т. п. Непосредственным же источником морали выступают общечеловеческие, а также другие коллективные ценности, следование которым не сулит индивиду личной выгоды. Поэтому соперничество моральных и политических мотивов поведения – это борьба прежде всего материальных личных интересов и духовных ценностей.

Многие императивы морали носят характер идеалов, с которыми следует сообразовывать свои действия, но которых в реальной жизни едва ли кому-нибудь удается достичь. Так, например, едва ли можно найти человека, который за всю свою жизнь ни разу не слукавил, вещал лишь одну правду или же в соответствии с христианскими нравственными заповедями возлюбил каждого своего ближнего как самого себя.

Отступления от морали – общераспространенное явление. «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень!» – обратился Христос к толпе, пытавшейся строго судить блудницу, и никто из людей не поднял руку, посчитав себя безгрешным.

В отличие от абстрактно-нормативного характера нравственных императивов, требования политики конкретны и обычно облечены в форму законов, нарушение которых влечет за собой реальные наказания.

Политика направлена вовне и целесообразна, то есть ориентирована на достижение определенных целей результатов. Мораль же оценивает субъективное, внутреннее переживание поступков. Для нее важны не столько достигнутые результаты, сколько сам поступок, его мотивы, средства и цели, независимо от того, достигнуты они или нет.

Мораль всегда индивидуальна, ее субъект и ответчик – отдельный человек, делающий свой нравственный выбор. Политика же носит групповой, коллективный характер. В ней индивид выступает как часть или представитель класса, нации, партии и т. п. Его личная ответственность как бы растворяется в коллективных решениях и действиях.

Политика ситуативна. Ориентируясь на успех, она призвана учитывать реальную ситуацию, все факторы, способные повлиять на достижение целей. Моральные же требования в своей основе универсальны и, как правило, независимы от конкретной обстановки.

Важнейшей отличительной особенностью политики является также опора на силу, использование принудительных санкций за невыполнение требований. Политика, писал М. Вебер, «оперирует при помощи весьма специфического средства – власти, за которой стоит насилие».

Мораль же в принципе осуждает насилие и опирается главным образом лишь на «санкции» совести. Собственная совесть, особенно если она не развита, может простить человеку даже преступления. Политика же карает не только противников и нарушителей, но нередко и невинных, вызывая у людей страх.

Отмеченные выше особенности политики по отношению к морали свидетельствуют об автономности этих сфер жизнедеятельности и дают основания для различных толкований их взаимосвязи.

Основные точки зрения на взаимоотношение морали и политики. Морализаторский и автономистский подходы

В мировой социальной мысли можно выделить четыре главных подхода к взаимоотношению политики и морали: морализаторский, автономистский, негативистский и компромиссный. Исторически первым из них является морализаторский подход. Выражаемый в крайней форме – в форме морального абсолютизма – этот подход означает, что политика не только должна иметь высоконравственные цели (общее благо, справедливость и т. п.), но и при любых обстоятельствах не нарушать нравственные принципы (правдивость, благожелательность к людям, честность и т. п.), используя при этом лишь нравственно допустимые средства.

Морализаторский подход к политике, господствовавший в общественной мысли вплоть до Нового времени, не утратил своего значения и в XX веке. Освобожденный от крайностей, он представлен, в частности, в идеологии христианско-демократического движения – одного из наиболее влиятельных политических движений современного мира. Такой подход, понимаемый как нравственный ориентир субъектов политики, их стремление сделать ее нравственной, учитывая при этом социальные реальности, способствует гуманизации политики. В то же время жизнь показала, что попытки полностью подчинить политику нравственности в духе морального абсолютизма обрекают ее на неэффективность и тем самым компрометируют и мораль, и политику.

Гипертрофированным отражением различий политики и морали является второй, автономистский подход к их взаимоотношению, отделяющий эти две области общественной жизни друг от друга. Согласно этому подходу, политика и мораль автономны и не должны вмешиваться в компетенции друг друга. Мораль – это дело гражданского общества, личной ответственности, политика же – область противоборства групповых интересов, свободная от нравственности.

Родоначальником таких взглядов многие считают Н. Макиавелли. Действительно, в своей знаменитой работе «Государь» (1532 г.) он отмечал, что политика должна учитывать конкретное состояние общественных нравов, в том числе нравственную испорченность людей. Человек, желающий всегда делать добро, при безнравственном окружении ничего не добьется, не будучи реалистом, и погибнет. Поэтому, если в народе не развиты гражданские добродетели и в обществе нарастает анархия, то ради спасения государства и порядка государь вправе использовать любые, в том числе и безнравственные средства. В частной же жизни он обязан руководствоваться общепринятыми нормами морали. Макиавелли, таким образом, сохраняет мораль как регулятор частной жизни политиков, а также как благородную цель, оправдывающую безнравственные способы ее достижения.

Попытки освободить политику от нравственных оценок, поставить ее по ту сторону Добра и Зла широко распространены в наши дни. Как правило, они делаются для того, чтобы оправдать антигуманные действия или по крайней мере вывести политику из-под критики. В действительности же они ведут к вмешательству политики в область морали и к ее разрушению.

Политика – это всегда зло

Игнорирование политикой нравственных ценностей делает ее аморальной. В реальной жизни безнравственность политики – широко распространенное явление. Это служит основанием для третьей, негативистской точки зрения на нравственность политики – их трактовки как непримиримых противоположностей – добра (морали) и зла (политики).

Наиболее негативно оценивает политику анархизм. Политика и ее главный носитель – государство, писал отец русского анархизма М. Бакунин, «именно и значит насилие, господство посредством насилия, замаскированного и откровенного». Зло, продолжал он, коренится в самой природе политики – во власти. «Кто облечен властью, тот по неизменному социологическому закону непременно сделается притеснителем и угнетателем общества». Причем власть развращает не только ее обладателей, но и тех, кто вынужден ей покоряться.

Близкой к анархизму общей оценки политики придерживается марксизм. Он трактует политику как неизбежное в условиях существования эксплуатации, классов и социального неравенства зло, область насилия. Однако это зло все же необходимо использовать пролетариату в борьбе за построение неполитического коммунистического общества, основанного на социальном равенстве, общественном самоуправлении и свободе личности.

Негативные оценки политики широко распространены также среди либеральных мыслителей и населения в целом. Почему же у многих людей создается впечатление о политике как о «грязном», аморальном занятии?

Можно выделить целый ряд причин, объясняющих кажущуюся, а очень часто и реальную аморальность политики. К ним относятся:

1. Уже упомянутые свойства власти распоряжаться материальными и духовными благами, судьбами людей. Это дает ее обладателям высокий престиж, влечет к государственной «кормушке» многих людей, жаждущих личной славы и обогащения. Власть обычно вызывает у ее обладателя соблазн использования в корыстных целях, а у зависящих от нее – почтение к сильным мира сего, стремление угодить начальству, польстить ему и т. п. Развращающее воздействие власти на управляющих и управляемых нарастает по мере ее концентрации и бесконтрольности. Как говорил известный английский историк лорд Д. Актон, «всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Учитывая эти особенности власти, для обеспечения гуманной направленности политики, предотвращения различного рода злоупотреблений общество нуждается в создании эффективной системы отбора не только компетентной, но и нравственной политической элиты, в обеспечении действенного контроля за власть имущими.

2. Органическая связь политики с насущными интересами людей, выступающими ведущим мотиватором их поведения. В политике реальные, прагматические интересы традиционно стояли на первом плане, оправдывая хитрость, ложь, убийства и другие безнравственные поступки. Как сострил по этому поводу один из послов английского короля Якова Первого, политик – «это вежливый человек, который должен лгать в интересах своего государства». И хотя коллизии между политикой и нравственностью возникают далеко не всегда, в случае появления таких противоречий они чаще разрешаются в пользу интересов.

3. Обобщенность, безличность, представительность и опосредованность осуществления политических решений, облегчающие отступление от морали. Политические решения обычно принимаются от имени партии, народа, нации, класса и т. п. и касаются не конкретных личностей, а достаточно общих социальных групп и объединений. Те, кто принимает решения, как правило, их непосредственно не исполняют и часто не видят и не чувствуют негативных последствий своей политики. Принять общее решение, например о ликвидации целого эксплуататорского класса, в моральном отношении значительно легче, чем самому уничтожить хотя бы одного его представителя.

4. Влияние на политику групповых ценностей и групповой морали, часто противоречащих ее общечеловеческим основам. Попытки создать новую, классовую мораль, отличную от традиционной, общечеловеческой нравственности, были предприняты в странах командно-административного социализма, где они использовались для оправдания массовых репрессий. Негативное влияние групповых ценностей и интересов на нравственность политики имеет место и в демократических странах, где политические лидеры обычно предпочитают не выносить сор из собственной партийной или правительственной избы, часто утаивают неблаговидные факты. Некоторые из них при этом сознательно «пачкают руки», оправдывая свои безнравственные поступки как благородную личную жертву ради общего дела. Противопоставление групповых интересов и ценностей общечеловеческой нравственности, подчинение морали политике на деле означает разрушение всякой морали. Это убедительно подтвердило постсоветское развитие России, где прогрессирующая еще с коммунистических времен нравственная деградация правящей номенклатурной элиты привела не только к явному аморализму, но и к широкой криминализации политики.

5. Мультипликационный эффект политических злоупотреблений. Он заключается в том, что аморальные действия в высших эшелонах власти имеют свойство умножаться и нарастать подобно катящемуся вниз снежному кому. Реально это проявляется в том, что аморальный высший руководитель обычно стремится освободиться от честных работников или сделать их своими сообщниками, окружает себя угодными людьми, которые, в свою очередь, также плодят себе подобное окружение. Мультипликационный эффект злоупотреблений ведет к закрытости и вырождению правящей элиты. Его проявления особенно велики в жестко централизованных политических структурах со слабо развитыми автономией частей и контролем снизу. В России последних лет такой эффект проявился, в частности, в массовом распространении коррупции.

6. Ориентация политики на эффективность, достижение цели. Политические организации создаются для реализации определенных целей. Именно за их достижение, т. е. за результативность, руководство несет ответственность перед членами организаций и электоратом. Средства же и способы получения результатов мало кого интересуют и обычно остаются в тени.

7. Конфликтность политики, ее функционирование как отношений друзей (союзников) – врагов (соперников), повышающие эмоциональную враждебность или по меньшей мере напряженность между субъектами политики. Врагам же или соперникам, как известно, очень редко стремятся делать добро, а это – главное требование нравственности.

Публичность политики, внимание к ней со стороны общества, а также более высокие нравственные требования, предъявляемые гражданами к политическим лидерам. Политика затрагивает интересы многих людей. Поэтому ее главные творцы на виду у общества. Их считают не только наиболее компетентными, но и лучшими, достойными доверия людьми. Политики оцениваются гражданами прежде всего в двух главных качествах: деловых (компетентность, энергичность, умение руководить людьми) и человеческих, нравственных (порядочность, справедливость, забота о людях и т. п.). В силу повышенной общественной значимости деятельности политиков, объектом общественных суждений является не только их профессиональная, но и личная жизнь. Причем судят политиков обычно более строго, чем рядовых граждан. Так, например, в США уже немало претендентов в президенты и парламентарии поплатились политической карьерой зато, что когда-то имели любовниц и это стало достоянием общественности. Применительно к обычным людям такие факты обычно почти ни у кого не вызывают особого интереса и осуждения.

9. Рыночные принципы деятельности СМИ, которые в по гоне за массовой аудиторией и рекламодателями уделяют чрезмерно большое внимание различного рода политическим сенсациям, скандалам, фактам коррупции, насилия и т. п. Это создает гипертрофированное впечатление о безнравственности политики.

Компромиссный подход к соотношению политики и морали

В силу действия отмеченных и некоторых других факторов реальная политика очень часто бывает далека от нравственности и считается многими «грязным делом». Однако полностью оторваться от морали политика не может, ибо это рано или поздно ведет к компрометации самой политики и деградации всего общества. Осознание этого, равно как и претензия на реализм проявляются в четвертом, компромиссном подходе к взаимоотношению политики и морали.

Этот подход сегодня преобладает среди ученых и политиков. Он исходит из признания необходимости и целесообразности воздействия нравственности на политику, учитывающего специфику последней. Один из виднейших обоснователей компромиссного подхода М. Вебер считал, что не следует полностью разделять этику и политику, хотя необходимо внимательно учитывать особенности последней. Не может существовать единого нравственного кодекса, одинаково применимого к деловым и сексуальным, к служебным и семейным отношениям, к друзьям и конкурентам и т. п. Поэтому этика должна учитывать особенности политики, главной из которых является применение насилия. «Именно специфическое средство легитимного насилия… в руках человеческих союзов, – писал он, – и обусловливает особенность всех этических проблем политики».

Эта особенность делает для политики невозможным следование, например, евангельской заповеди «не противостоять злу насилием». Политик в силу своего профессионального занятия должен противостоять злу, в противном случае он несет ответственность за его победу.

Для того чтобы очертить границу влияния нравственности на политику, Вебер разделяет мораль на этику убеждений и этику ответственности. Этика убеждений означает неотступное следование нравственным принципам, независимо от того, к каким результатам это приведет, не считаясь с затратами и жертвами.

Этика ответственности, напротив, предполагает учет конкретной обстановки, ориентацию политики в первую очередь на ее последствия, внутреннюю ответственность политиков за те результаты своих действий, которые можно предвидеть, готовность предотвратить большее зло, в том числе и с помощь зла меньшего, – противоречащих нравственным заповедям средств. Соотношение этики ответственности и этики убеждений в реальных действиях должен определять сам политик.

Идеи Вебера о соотношении морали и политики получили широкое распространение. Несмотря на свою кажущуюся реалистичность, они имеют ряд слабостей. Прежде всего Вебер фактически сводит политику к легитимному использованию насильственных средств, оправдывая тем самым необходимость установления границ влияния нравственности на политику. Однако задачи политики, особенно в современных демократических государствах, намного сложнее, чем применение насилия. При решении целого ряда политических вопросов использование или угроза применения насилия могут лишь повредить делу. Без гражданской ответственности, готовности к компромиссам, солидарности и кооперации политических акторов невозможно современное правовое государство. Выход содержания политики за пределы сферы применения насилия позволяет более широко использовать в ней нравственные ценности.

Институциализация нравственных требований

Веберовское понимание соотношения морали и политики по существу освобождает политиков от закрепленной в конкретных институциональных нормах нравственной ответственности перед другими людьми и обществом, поскольку решение вопроса о следовании нравственным принципам и применении средств для реализации политических целей оставляется на усмотрение самих политиков. Однако очевидно, что многие стоящие у кормила власти люди вообще не задумываются о безнравственности своих действий. Поэтому оставлять моральную сторону политики без правового и общественного контроля – значит поощрять безнравственность в политике.

Нравственный контроль общества за политикой возможен через институциализацию этических требований, предусматривающую их закрепление в праве, этических кодексах и нормах. Такие кодексы существуют, например, у парламентариев, государственных служащих и т. д. и предполагают определенные санкции за их нарушение.

Институты могут как стимулировать нравственность в политике, так и препятствовать ее влиянию. Как отмечает Б. Сутор, для гуманизации политики и укрепления нравственности лучшим является не тот строй, «который предъявляет к своим гражданам более высокие или даже наивысшие моральные требования. На самом деле лучше тот строй, который прежде всего отвечает человеческому характеру в его обычной амбивалентности: дурным наклонностям людей ставит необходимые ограничения, но в то же время открывает максимально возможный простор для права и воли людей осуществлять саморазвитие, для их способности к добру».

Чтобы быть эффективными, политические институты должны быть рассчитаны не на святых, морально совершенных людей, а на обыкновенных граждан и способствовать им в выражении своих интересов, защите прав и выполнении обязанностей, побуждать их соблюдать приемлемые для всех «правила игры» – законы и нормы, обеспечивающие сочетание индивидуальной пользы с благом всего общества.

В современном мире центральным направлением институциализации нравственных требований к политике являются права человека. В соответствии с документами, принятыми мировым сообществом, они выступают универсальным критерием оценки гуманности политики, ее человеческого измерения. В целом же влияние нравственности на политику может и должно осуществляться по ряду направлений. Это – постановка нравственных целей, выбор адекватных им и реальной ситуации методов и средств, учет в процессе деятельности моральных принципов, обеспечение эффективности политики. Конечно, выполнение всех этих требований в реальной политике – весьма сложная задача. На практике ее гуманность непосредственно зависит не столько от провозглашаемых целей, сколько от средств и методов, используемых в процессе их достижения.

§ 2. Цели и средства в политике

Что такое цели, средства и методы в политике?

Политика возникает и осуществляется ради определенных целей, которые внутренне противоречивы и разнообразны. Ее общая цель в социальной системе – интеграция внутренне дифференцированного общества, увязывание конфликтующих частных устремлений граждан с общей целью всего общества. Еще Платон по существу выявил эту высшую цель политики. Он писал: политика как «царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей» .

Общая цель политики трудно реализуется на деле, поскольку предполагает нахождение приемлемой для всех сторон меры сочетания конфликтующих интересов групп, обладающих неравными ресурсами и возможностями политического влияния и преследующих в политике в первую очередь свои собственные интересы. Поэтому эффективно повлиять на конкурирующие частные интересы и обуздать групповой эгоизм можно с помощью определенных средств и методов.

Средства политики представляют собой инструменты, орудия практического осуществления целей, превращения идеальных мотивов в реальные действия. Это законодательные акты, пропагандистские кампании, забастовки, вооруженные силы, деньги, затрачиваемые на электоральную борьбу и т. д. Методы политики обычно характеризуют способы воздействия на ее объекты. К ним относятся насильственный и ненасильственный методы, принуждение и убеждение.

Вопрос о влиянии целей и средств на результаты и нравственную оценку политики издавна является предметом горячих споров. Среди различных воззрений на этот счет можно выделить три основных точки зрения: 1) нравственный характер политики и других действий определяется их целью; 2) приоритетное влияние на нравственную значимость политики оказывают используемые средства; 3) как цель, так и средства одинаково важны для придания политике гуманного характера, и они должны быть соизмеримы друг с другом и с конкретной ситуацией.

Цель оправдывает средства

Широко известными приверженцами первого подхода были Макиавелли (больше как теоретик) и Ленин (преимущественно как практик). Оба они оправдывали использование безнравственных средств ради благородных целей. И все же наиболее детальное теоретическое обоснование и практическое воплощение тезис «цель оправдывает средства» получил у иезуитов.

Католический орден иезуитов, основанный в 1534 г. в Париже, существует и сегодня. Он является воинствующей организацией, использующей любые средства для утверждения своей веры. Этот орден построен на жестком централизме, железной дисциплине, обязательном взаимном шпионаже.

Идеологи иезуитов разработали специальную систему доказательств морального оправдания своего права на безнравственные действия: ложь, интриги, клятвопреступления, подлог, заговор, убийства и т. п. Как утверждали, в частности, главные моралисты ордена Г. Безенбаум (1600–1688), а затем Лагуори (1696–1787), нравственность поступков считается доказанной при ссылке на церковный авторитет и обеспечивается с помощью ряда специальных приемов. Так, с помощью «мысленной оговорки» – произнесенной в уме приставки «не» («поп») – морально оправдывается любое клятвопреступление, измена обещаниям, присяге и т. п. В целом же любой поступок становится моральным, если он продиктован нравственно оправданной целью.

Теоретики этого ордена разработали целую систему иезуитской морали, построенной на оправдании любого преступления, в том числе и развязывания ядерной войны, высокой религиозно-нравственной целью.

В столь откровенно выраженной, как у иезуитов, форме тезис «цель оправдывает средства» встречается довольно редко. Однако облеченная в более мягкие и привлекательные одежды эта формула имеет широчайшее применение в политике и очень часто служит для прикрытия аморальных политических действий.

Обычно никто даже из самых одиозных политиков не признается в полной безнравственности своих целей. Все величайшие политические преступления: войны, массовый террор, кровавые революции и т. п. – прикрывались великими с точки зрения их творцов целями, сулящими благо если не всему человечеству, то по крайней мере своей нации или классу. Ложь, утаивание информации, использование приемов манипулирования сознанием людей широко распространены в мире современной политики и считаются многими людьми вполне допустимыми средствами политического противоборства. Хотя в целом наука и общественное мнение сегодня относятся к этому отрицательно.

Что важнее, цели или средства?

Второй подход к соотношению целей и средств политики, исходящий из нравственного приоритета средств над целью, представлен в первую очередь идеологами ненасилия в политике. Так, один из виднейших представителей этого движения, лидер национально-освободительной борьбы Индии Махатма Ганди (1869–1948) считал, что уровень развития общества определяется в первую очередь моральным совершенством людей. Нравственность же воплощается в реальность прежде всего через используемые в политике средства. Именно они – выразитель нравственной воли человека. Средства имеют приоритет над целями и являются главным нравственным критерием политики, ее человеческим измерением.

Третий подход к соотношению целей и средств политики исходит из их соизмеримости. Он пытается избежать крайностей, учесть нравственную значимость как целей, так и средств. В реальной политике каждый из этих компонентов играет собственную, весьма важную роль. Всякая политика начинается с цели. Цель объединяет все действия и их результаты в единую целостную систему, фактически предопределяет объект политического воздействия, противников и союзников.

Очевидно, что если, например, политическая партия ставит целью устранение частной собственности и капитализма, то вряд ли она может рассчитывать на симпатии слоя предпринимателей и крупных собственников, даже если ограничивается мирными средствами борьбы.

Важное влияние цель оказывает не только на результат политической деятельности, но и на ее средства. Сами политические цели имеют иерархическую структуру и делятся на конечные и промежуточные, краткосрочные и перспективные, общие и частные. Именно промежуточные цели оказывают наибольшее воздействие на выбор методов и средств политической борьбы.

Так, например, на развязывание гражданской войны в России после прихода большевиков к власти повлияла не их конечная цель – построение коммунизма, а прежде всего промежуточная цель – ликвидация в короткий срок эксплуататорских классов, а также упорство в достижении этой цели, нежелание отказаться от нее или хотя бы отодвинуть сроки ее осуществления. Хотя, конечно, непосредственной причиной гражданской войны явилось массовое использование насильственного метода борьбы.

Между целями и средствами (в том числе и методами, характеризующими использование средств) существует взаимовлияние. С одной стороны, цель и условия ее реализации во многом предопределяют используемые средства, с другой – средства, непосредственно влияя на достигнутый результат, определяют реалистичность или утопичность цели, ее изменение или вообще отказ от цели. Причем причиной несовпадения целей и результатов политики может быть как утопичная цель, так и неадекватные ей и обстоятельствам средства. В целом же, будучи выбранными для реализации цели, именно средства оказывают непосредственное влияние на результаты политики.

Достаточно убедительную трактовку общего соотношения целей и средств в политике с точки зрения ее нравственной оценки дает Н. Бердяев: «Цель уходит в отвлеченную даль, средства же остаются непосредственной реальностью… Когда применяют злые, противоположные целям средства, то до цели никогда не доходят, все заменяют средствами и о целях забывают, или они превращаются в чистую риторику… Цель имеет смысл лишь в том случае, если ее начать осуществлять сейчас же, тут».

Опыт коммунистического движения подтверждает истинность такого подхода к соотношению целей и средств в политике. Великая гуманная цель – освобождение людей труда от эксплуатации и угнетения, построение общества, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»– в результате применения взявшими власть коммунистами тотального насилия против всех несогласных привела их к прямо противоположным результатам.

Пути разрешения противоречий между целями и средствами

Несмотря на негативное влияние на политику безнравственных действий, в некоторых ситуациях полный отказ от них может иметь еще худшие последствия. Противоречия между гуманными, благородными целями и безнравственными действиями-средствами политики существуют реально и не всегда могут решаться за счет отказа от целей из-за опасения применения сомнительных в нравственном отношении действий.

Решение такого рода конфликтов можно найти на пути нахождения нравственной соизмеримости целей и средств политики. Известно, что нравственные ценности имеют иерархическую структуру. Одни из них имеют большую ценность, чем другие. Так, например, жертвование жизнью ради спасения других людей – несравненно более нравственный поступок, чем жертвование бедным в качестве благотворительности небольшой части своего дохода. Точно так же и безнравственные дела существенно различаются на шкале моральных ценностей: одно дело – убийство человека и совсем другое дело – безобидное лукавство.

Применительно к политике это означает, что в ней бывают ситуации, когда человек должен действовать по принципу меньшего зла, подобно врачу, утаивающему от больного губительную или вредную для него правду. Еще Платон в проекте своего совершенного государства оправдывал применение лжи в лечебных для народа целях. «…Правителям, – писал он, – потребуется у нас нередко прибегать ко лжи и обману – ради пользы тех, кто им подвластен… Подобные вещи полезны в виде лечебного средства».

«Лечебность» безнравственных средств в политике в целом весьма сомнительна. Единожды солгав в благих намерениях, человек намного легче делает это вторично. С каждым разом у него усиливается соблазн безнравственных действий. Длительное же применение безнравственных средств в политике разлагающе действует как на самих лидеров, так и на их сторонников, подрывает доверие и у оппонентов, и у союзников и в конечном счете ведет не только к нравственной деградации людей, использующих такие средства, но и ставит под сомнение эффективность проводимой ими политики.

Хотя принцип наименьшего зла нравственно допустим в некоторых случаях, более приемлем для укрепления моральных ориентации политики принцип избегания ситуаций, в которых ложь более нравственна, чем правда. Его рекомендовал политикам выдающийся немецкий философ-гуманист И. Кант.

Современная наука не может определить, какие средства являются нравственными и эффективными применительно ко всем случаям практики. Однако она в состоянии установить нравственную недопустимость использования некоторых средств для достижения политических целей.

Так, например, наукой доказано, а историей практически подтверждено, что в современных демократических государствах использование политического террора или вооруженных акций для достижения групповых интересов или даже самых привлекательных целей не только безнравственно, но и преступно перед обществом. Точно так же в современных условиях нравственно недопустимо использование ядерного или других видов оружия массового уничтожения для решения спорных международных вопросов.

Все это свидетельствует о том, что для реализации политических целей приемлемы далеко не любые средства. От тех целей, достигнуть которых можно лишь с помощью явно антигуманных действий, следует отказаться. Наиболее несовместимы с нравственностью насильственные средства.

§ 3. Насилие и ненасилие в политике

Понятие и историческая роль насилия

Политика издавна связывается или даже отождествляется с насилием. Как уже отмечалось, ее важнейшим отличительным признаком является применение организованного насилия. Легальное политическое насилие на своей территории осуществляет лишь государство, хотя его могут применять и другие субъекты политики: партии, террористические организации, группы или же отдельные личности.

Насилие представляет собой преднамеренное действие, направленное на уничтожение человека (или других живых существ) или нанесение ему ущерба и осуществляемое вопреки его воле. Насилие может быть физическим, экономическим, психологическим и др. Применительно к политике, говоря о насилии, обычно имеют в виду физическое насилие (или ненасилие) как средство ее осуществления.

Политическое насилие отличается от его других форм не только физическим принуждением и возможностью быстро лишить человека свободы, жизни или нанести ему непоправимые телесные повреждения, но также организованностью, широтой, систематичностью и эффективностью применения. В относительно спокойные, мирные времена его осуществляют специально подготовленные для этого люди, обладающие оружием и другими средствами принуждения, объединенные жесткой организационной дисциплиной и централизованным управлением, хотя в периоды восстаний и гражданских войн круг носителей насилия значительно расширяется за счет непрофессионалов.

Насилие – неотъемлемая сторона всей человеческой истории. В политической и общественной мысли встречаются самые различные, в том числе прямо противоположные оценки роли насилия в истории. Некоторые ученые, например Е. Дюринг, приписывали ему решающую роль в общественном развитии, сломе старого и утверждении нового.

Близкую к такой оценке насилия позицию занимает марксизм. Он рассматривает насилие как «повивальную бабку истории» (К. Маркс), как неотъемлемый атрибут классового общества. Согласно марксизму, на протяжении всего существования частнособственнического общества движущей силой истории является классовая борьба, высшим проявлением которой выступает политическое насилие. С ликвидацией классов из жизни общества постепенно исчезнет и социальное насилие. Попытки на практике реализовать марксистские идеи обернулись для человечества эскалацией социального насилия, огромными людскими потерями и страданиями, но так и не привели к безнасильственному миру.

Негативную оценку социальной роли всякого насилия дают пацифисты и сторонники ненасильственных действий (о них речь пойдет ниже). В целом же в общественном сознании, в том числе среди ученых и политиков, преобладает отношение к насилию как к неизбежному злу, вытекающему либо из природного несовершенства человека (или его «первородного греха»), либо из несовершенства социальных отношений.

Насилие и мораль

Неразрывно связанное с политикой организованное насилие издавна считается средством, наиболее трудно совместимым с нравственностью, связанным с «дьявольскими силами» (М. Вебер). «Не убий» – одна из важнейших библейских заповедей. В число нравственных образцов христианского поведения входит также непротивление злу насилием и любовь к врагу своему, хотя эти принципы носят характер скорее нравственных идеалов святой жизни, чем требований, предъявляемых к обычным людям.

Оцениваемое в целом, в общей форме, насилие – антипод гуманизма и нравственности, ибо означает действия, направленные против человека или его достоинства. Систематическое применение насилия разрушает нравственные основы общества, совместной жизни людей – солидарность, доверие, правовые отношения и т. п.

В то же время вследствие несовершенства прежде всего самого человека, а также форм его коллективной жизни общество не может полностью устранить из своей жизни всякое насилие и вынуждено в целях его ограничения и пресечения использовать силу.

Проявление насилия и его масштабы определяются многими причинами: экономическим и социальным устройством, остротой общественных конфликтов и традициями их разрешения, политической и нравственной культурой населения и т. д. На протяжении многих веков насилие выступало важнейшим способом разрешения острых социальных противоречий, их оборотной стороной, особенно в отношениях между народами. Политикам, не обладающим нравственной культурой, гуманными убеждениями, оно кажется наиболее эффективным и соблазнительным методом достижения своих целей, поскольку способно физически устранить противника. Как говорил И. Сталин, отдавая распоряжения об уничтожении неугодных ему людей, «есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы».

Однако эффективность политического насилия чаще всего является иллюзией. Насилие, применяемое одной стороной, как правило, вызывает адекватное противодействие, ужесточает сопротивление противника, масштабы и ожесточенность конфликта, ведет к эскалации насилия и в конечном счете приводит к неожиданно высоким для его инициаторов людским потерям и материальным затратам. Победа же, если она вообще достигается, как правило, имеет слишком высокую цену.

В истории широкое применение насилия оказывало губительное воздействие не только на отдельных людей, но и на целые нации. Многие народы (например, проживавшие на территории нынешней Прибалтики пруссы) прекратили свое существование в результате жестоких войн и физического истребления. Насилие оказывает и косвенное разрушительное влияние на общество, уничтожая его лучших представителей и подрывая генофонд нации. Новая мировая война, если она будет развязана, может привести к уничтожению или деградации всего человеческого рода.

Все это свидетельствует о том, что в целом насилие не только безнравственно, но и губительно для общества. И все же обойтись без него человечеству пока еще не удается.

Право на насилие

Важнейшим фактором, непосредственно влияющим на размеры, формы проявления и общественную оценку социального насилия как внутри отдельных стран, так и в отношениях между ними, является характер политического строя: авторитарный, тоталитарный или демократический (либерально-демократический). Первые два типа этих государств – авторитарные и тоталитарные – наделяют власть, высшее руководство неограниченным правом на государственное принуждение, демократия же признает источником законного принуждения лишь народ и его представителей. Учитывая социальные реальности, современная мораль (и право) допускает применение насилия лишь в качестве ответной или превентивной меры по отношению к уголовным преступникам, террористам, злостным нарушителям законов и т. п.

С глубокой древности виднейшие мыслители-гуманисты считали неотъемлемым право народа на ответное насилие: оборонительные, справедливые войны и восстание против тиранов. «Во всех положениях и состояниях, – писал родоначальник либерализма Д. Локк, – лучшее средство против силы произвола – это противодействовать ей силой же. Применение силы без полномочий всегда ставит того, кто ее применяет, в состояние войны как агрессора и дает право поступать с ним соответствующим образом».

Обращение к силе Локк, а также другие либеральные мыслители считали правомерным и нравственным в том случае, если монарх или избранное правительство не оправдывают доверие народа, нарушают естественные, присущие человеку от рождения права на жизнь, свободу, собственность и др., узурпируют власть и порабощают граждан, жестоко расправляясь с непослушными. В этом случае власть сама ставит себя в состояние войны с народом и узаконивает тем самым его естественное право на восстание против тирании.

В соответствии с этими идеями конституции демократических государств обычно признают законным и нравственным право народа на применение силы, сопротивление против тех, кто пытается насильственно устранить демократический порядок. Однако в конституционном государстве это право действует лишь тогда, когда государственные органы оказываются неспособными противостоять попытке переворота законными средствами.

Демократический строй создает важнейшие предпосылки для ограничения насилия, разрешения конфликтов мирными, ненасильственными средствами. Это достигается прежде всего за счет признания равенства прав всех граждан на управление государством, выражение и защиту своих интересов. В условиях демократии каждая общественная группа имеет возможность свободно выражать и отстаивать свое мнение, добиваться его признания справедливым и принятия парламентом или правительством.

В демократическом правовом государстве само насилие должно быть легитимным, признанным народом и ограниченным правом. Так, в статье 20 (пункт 2) Основного Закона ФРГ говорится: «Всякое государственное насилие исходит от народа. Оно осуществляется с выражаемого на выборах согласия народа особыми органами законодательной и исполнительной власти и правосудия» и в пределах закона.

В конце XX века в связи с крахом большинства авторитарных социалистических режимов и расширением влияния идеалов гуманизма, свободы и демократии у многих появилась надежда на скорое вытеснение массового насилия (прежде всего войн) из международных и внутригосударственных отношений. Однако последующее развитие, отмеченное вспышками острых межнациональных конфликтов, сепаратизма и попыток силового вмешательства во внутренние дела суверенных государств, свидетельствует о неготовности человечества к устранению крайних форм политического насилия и постепенному переходу к более гуманному, ненасильственному миру.

Религиозные истоки ненасилия

Уже многие века лучшие умы человечества озабочены проблемой устранения насилия из политической и общественной жизни. Впервые идеи ненасилия зародились в глубокой древности в недрах религиозной мысли в буддизме, индуизме, конфуцианстве, иудаизме, христианстве и некоторых других религиях. В дохристианских культах ненасилие понималось преимущественно как безропотное подчинение божественной, природной и общественной необходимости, в том числе власти, терпимость ко всему живому, непричинение вреда окружающему миру, стремление к добру, ориентация человека на религиозно-нравственные ценности. В некоторых религиях, например буддизме и иудаизме, законность самой власти рассматривалась в зависимости от ее соответствия нравственным законам.

Христианство внесло в концепцию ненасилия идеи самопожертвования и любви к ближнему, а также вдохновило верующих на одно из первых в истории массовое применение ненасильственных действий. Имеется в виду непротивление гонениям со стороны властей, вызванным отказом христиан поклоняться римским императорам и официальным богам.

Христианство оказало решающее влияние на восприятие и развитие идей ненасилия в европейской цивилизации (что, конечно, не исключает влияния и других источников и, в частности, древнегреческой философии стоицизма). Не случайно некоторые исследователи называют первым идеологом и пророком ненасилия, реально воплотившим его в своих действиях, Иисуса Христа, добровольно взошедшего на Голгофу и принявшего мучения ради спасения человечества.

Политика ненасилия имеет глубокие религиозно-нравственные основания. Одну из важнейших идей философии ненасилия – отрицание насилия, непротивление злу насилием – можно найти в заповедях Христа из Нагорной проповеди: «Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас. Благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку… Не судите и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте и прощены будете» (Лк. 6.27– 6.37).

Обоснование политики ненасилия не ограничивается непротивлением злу. Философия ненасилия предполагает активную позицию и действия, основанные на верховенстве духовно-нравственной власти над властью политической в соответствии со словами апостола Павла: «Следует Бога больше слушать, чем людей».

Разнообразные религиозные течения и секты на деле пытались воплотить в жизнь христианские идеи ненасилия. Они стали одной из важнейших целей европейской Реформации, были полностью приняты к действию движением квакеров, а в России – сектой духовных христиан-духоборов. Эта достаточно массовая секта за оппозицию официальному православию, неподчинение властям и отказ от несения военной службы подверглась гонениям со стороны правительства и в конце XIX в. переселилась в Канаду, где проживает и сегодня.

Развитие теории и практики ненасилия

Большой вклад в концепцию ненасилия внесли крупнейшие русские писатели и философы, особенно Л. Н. Толстой, который создал целое учение о непротивлении злу насилием и стремился воплотить его в жизнь, в том числе личным примером, а также Ф. М. Достоевский, пытавшийся решить проблему нравственной недопустимости насилия в своих произведениях. В Америке виднейшим представителем ненасильственной мысли, обосновавшим использование ненасильственных действий в политике применительно к конституционному государству был известный писатель Генри Торо (1817–1862).

Новый этап в развитии концепции ненасилия и особенно в ее внедрении в реальную массовую политику связан с именем Махатмы Ганди. С помощью созданной им партии Индийский Национальный Конгресс он успешно воплотил в жизнь целостную стратегию ненасильственной политической борьбы, получившую название «сатьяграхи» (в буквальном переводе – упорство в истине). Эта стратегия основана на объединении и вовлечении в освободительное движение широких народных масс, независимо от их классовой или кастовой принадлежности. Она осуществлялась исключительно методами ненасилия в основном в двух формах – отказа от сотрудничества с колониальной администрацией и гражданского неповиновения. Несотрудничество выражалось в бойкоте правительственных учреждений и учебных заведений, отказе от титулов и званий, пожалованных английскими властями, организации мирных шествий и демонстраций.

Гражданское неповиновение проявлялось в игнорировании законов и распоряжений колониальной администрации, в проведении политических забастовок и харталов (прекращение деловой активности, закрытие торговых заведений и т. п.), неуплате налогов. Во взаимоотношениях с колониальными властями использовалась тактика мирных переговоров, компромиссов и поиска консенсуса.

Особенности ненасильственной политики

Суть концепции ненасилия в политике заключается в отказе от применения силы при разрешении конфликтов и в урегулировании спорных вопросов на основе принципов гуманизма и нравственности. Она рассчитана на действие более высоких мотивов человеческого поведения, чем страх перед физическим наказанием или экономическими санкциями, – на силу духа, нравственной убежденности, героического примера. Основой насилия, пишет Д. Фейхи, является власть ненависти или, по крайней мере, страха, в отличие от ненасилия, основой которого служит сила бесстрашия и любви. Ненасилие «не ранит, не разрушает и не убивает, как физическое оружие, а исцеляет, объединяет и содействует сближению судеб угнетенного и угнетателя».

Ненасилие в политике традиционно служило специфическим средством воздействия на власть снизу. Его обычно применяют люди, не обладающие средствами насилия или крупными экономическими ресурсами влияния. Хотя история знает случаи участия в ненасильственных действиях и служащих аппарата принуждения, например полицейских, как это было, в частности, во время освободительной борьбы в Индии. Очень часто ненасильственный метод борьбы используют социальные, национальные и иные меньшинства для того, чтобы обратить внимание властей и общественности на бедственность своего положения. Ненасилие занимает центральное место среди средств влияния экологических движений, например движения «Гринпис».

Ненасильственные методы учитывают особенности общественной субстанции – наличие у объектов их воздействия нравственного сознания, совести и разума. Именно к ним обращается ненасилие. Если бы в обществе действовали лишь разумные, но бесчувственные машины, роботы, то всякое ненасилие было бы бессмысленным. Эффективность ненасилия основана на использовании внутренних механизмов мотивации поведения и прежде всего совести, а также общественного мнения, его авторитета и влияния.

Философия ненасилия утверждает верховенство личности, ее духовно-нравственного мира по отношению к власти. Она исходит из того, что внутренний голос совести выше законов государства. «Неужели гражданин должен, хотя бы на миг или в малейшей степени, передавать свою совесть в руки законодателя? – писал Г. Торо. – К чему тогда каждому человеку совесть?… Мы должны быть сперва людьми, а потом уж подданными правительства. Желательно воспитывать уважение не столько к закону, сколько к справедливости».

Философия политического ненасилия существенно отличается от пацифизма, пассивного созерцания зла, непротивления насилию. Она предполагает активные действия, не только вербальные, словесные, но и практические, однако при этом не должно быть лишь физического воздействия, то есть воздействия на тело человека или ограничение свободы его пространственного передвижения (заключение под стражу, в тюрьму). Хотя в определенных условиях средством ненасильственного воздействия может быть отказ от выполнения своих служебных или иных обязанностей, сознательное воздержание от тех или иных действий.

Ненасильственные действия

Концепция ненасилия претворяется в жизнь с помощью ненасильственных действий. Сам этот термин – «ненасильственные действия» – употребляется как в широком, так и в узком значении. Ненасильственные действия в широком смысле – любая политическая активность (или умышленная пассивность), исключающая насилие. Исходя из широкого значения данного термина, все политические действия делятся на насильственные и ненасильственные.

В узком значении понятие «ненасильственные действия» включает не всякую ненасильственную деятельность, а лишь ту, которая направлена против властей и связана с гражданским неповиновением, с нарушением буквы или духа закона или административных норм (например, неуход из служебных зданий после завершения рабочей смены). Понимаемые в этом смысле ненасильственные действия отличаются от осуществляемых в соответствии с законом демократических способов политического соперничества: организационно-партийной и пропагандистской работы, избирательных кампаний, парламентской борьбы и т. п. В научной литературе понятие «ненасильственные действия» обычно употребляется в узком смысле, хотя это создает и определенные неудобства, связанные с несоответствием значения данной категории ее дословной трактовке в русском языке.

Способы (средства) ненасильственных действий разнообразны. Многие из них применялись уже в глубокой древности. Так, еще в 494 г. до н. э., чтобы заставить правителей Рима выполнить свои требования, проживавшие там плебеи оставили работу и покинули город.

В России ненасильственные способы политической борьбы: стачки, демонстрации, народные собрания и др. – широко использовались в 1905–1906 гг. с целью заставить самодержавие учредить парламент. Их результатом стал созыв Государственной думы.

В современном мире арсенал ненасильственных способов политической борьбы чрезвычайно разнообразен. Американская исследовательница проблем ненасилия Джин Шарп в своей получившей широкую известность книге «Политика ненасильственных действий» (1973) описывает 198 ненасильственных способов борьбы. Это – публичные выступления, заявления, письма протеста или поддержки, выставление лозунгов, депутации, пикетирование, надоедание официальным лицам, остракизм отдельных людей, забастовки, ненасильственная оккупация зданий, невыполнение законов, чрезмерная загрузка административной системы и т. д.

Ненасильственные способы борьбы в правовом государстве

Все эти и многие другие способы ненасильственных действий этически нейтральны и могут использоваться не только в нравственных, но и в безнравственных целях. В последнем случае они прямо противоречат гуманистическому духу и сути концепции ненасилия. Нравственная направленность ненасильственных средств политики во многом зависит от характера общественного строя. В авторитарных и тоталитарных государствах, не позволяющих гражданам свободно выражать свои требования, использование ненасильственных средств борьбы служит, как правило, нравственным целям.

Установление в обществе демократии в значительной степени устраняет почву не только для применения социального насилия, но и для ненасильственных средств политической борьбы. По своему замыслу демократия базируется на идеях социальной и, особенно, политической справедливости – запрете нелегитимного насилия, признании свободы личности, равенства прав граждан на управление государством и т. д. В условиях демократии каждому предоставляется формально равная возможность открыто и на законных основаниях выражать и защищать свои интересы и мнение с помощью специально предназначенных для этого институтов: выборов в государственные органы, участия в деятельности партий, групп интересов и т. д.

Взамен предоставления каждому гражданину таких прав и тем самым реализации важнейших принципов политической справедливости правовое государство требует от личности выполнения определенного минимума обязанностей. Как пишет немецкий ученый И. Изензее, «этический минимум, который гражданин должен вносить в демократию, является как бы «спортивным» поведением: признание правил игры честного политического соревнования и готовность, в случае чего, признать свое поражение».

Иными словами, правовое государство требует определенного уровня нравственного развития общества, предполагающего уважение достоинства и равенства прав каждого человека, готовность предъявлять к себе такие же нравственные требования, как к другим, законопослушание и ответственность перед обществом за использование предоставляемой свободы.

Эти этические требования в полной мере касаются и ненасильственых средств политического влияния, многие из которых нравственно амбивалентны, то есть могут использоваться в прямо противоположных целях. Так, например, в постсоветской России ряд категорий работников, обладающих относительно высокой организованностью и важнейшими ресурсами экономического влияния (транспортники, авиадиспетчеры и др.) в условиях общего снижения уровня жизни населения приобрели себе с помощью забастовочной борьбы (ненасильственного действия) ряд экономических и социальных привилегий, оплачиваемых за счет бюджетных средств, предназначенных для других категорий работников и пенсионеров. Забастовки такого рода движимы групповыми эгоистическими интересами. Они противоречат социальной справедливости и являются средством экономического насилия, шантажа и вымогательства. Вместе с тем происходившие примерно в тот же период забастовки ряда социально ущемляемых общественных групп (учителей, врачей и т. д.) были вполне справедливыми, соответствовали духу и букве ненасилия.

В зависимости от конкретной ситуации противоположную с точки зрения нравственности оценку могут носить и кампании гражданского неповиновения. Они предполагают неисполнение законов и распоряжений властей, а нередко включают активные действия, нарушающие нормальную работу транспорта или других общественных и государственных служб и учреждений. Такие действия, особенно когда они не влекут за собой серьезного наказания, по существу есть нарушение нравственного обязательства уважать закон как демократически выраженную или легитимированную волю большинства. Они противоречат также принципу равноправия всех граждан, поскольку претендуют на свое особое право нарушать по своему усмотрению соблюдаемые остальными людьми правила политического поведения.

Таким образом, при оценке с точки зрения идеала демократического правового государства не только насильственные, но и нарушающие закон ненасильственные средства политической борьбы аморальны (хотя последние безнравственны в меньшей мере). Однако реальная политическая жизнь современных государств весьма далека от демократических идеалов и изобилует законами и, особенно, практическими действиями властей, противоречащими социальной справедливости и морали в целом. Формальность демократии, бюрократизация государственного аппарата, коррумпированность, консерватизм и бездушие должностных лиц и чиновников, неравное распределение ресурсов политического влияния в обществе и многие другие факторы не всегда позволяют гражданам выразить свои справедливые требования или своевременно обратить внимание общественности и властей на острейшие общественные проблемы. Поэтому в таких условиях использование ненасильственных действий, в том числе гражданского неповиновения, движимых не групповыми эгоистическими интересами, а заботой о благе других людей или безопасности всего человечества, вполне соответствует духу ненасилия и способствует гуманизации политики.

Несмотря на то, что ненасильственные средства могут использоваться не только в нравственных, но и в безнравственных целях, в целом их применение несравненно гуманнее, чем использование насилия. Их широкое внедрение в политику за счет вытеснения из нее насилия было бы огромным шагом на пути ее очеловечивания. В современном мире ограничение и исключение насилия из жизни общества стало общей задачей многих религиозных и светских движений, международных институтов, демократических партий и других объединений.

Как отмечается в «Заявлении о ненасилии» конференции ЮНЕСКО (1986 г.), современная наука доказала, что война или какая-нибудь другая насильственная деятельность не запрограммирована генетически в человеческой природе. Биологическая конструкция человека не обрекает его на насилие и войны. «Как «войны начинаются в умах людей», так и мир начинается в наших умах. Тот вид, который изобрел войну, способен изобрести и мир. Ответственность лежит на каждом из нас».

Одна из трудностей в изучении политического насилия, состоит в том, что среди ученых отсутствует единство в понимании сущности этого явления. Так, А.И. Кугай пишет, что «политическое насилие - это подавление или принудительное ограничение свободы воли социального субъекта, обусловленное действиями социальных сил: стремящихся к политической власти, ее осуществляющих, утверждающих определенный социально-политический идеал».

С близких позиций анализирует политическое насилие И.М. Липатов: «Политическое насилие есть идеологически обусловленная и материально обеспеченная деятельность классов, наций, социальных групп и реализующих их цели социальных институтов, направленная на применение средств принуждения, с целью завоевания, удержания, использования государственной власти, достижения политического господства на международной арене, управления социальными процессами в классовых интересах».

Весьма широкий подход характеризует и ряд работ, в которых дается дефиниция «политическое насилие». Так, в энциклопедическом словаре «Политология» дается следующее определение политического насилия: «Насилие понимается как государственное насилие и насилие в прямом смысле этого слова. Насилие в первом значении - государственная власть, опирающаяся на право и ограниченная правом. Второе толкование охватывает модус действия, направленного на намеренное нанесение ущерба субъектам действия или вещам либо на уничтожение последних». Аналогичное понимание политического насилия отражено в другом справочном издании: «Сущность насилия состоит в нанесении ущерба человеку, социальной группе, лишении свободы, собственности, здоровья, жизни».

Исходя из общего представления о насилии как о физической силе, ряд авторов, в частности, Э.Ван ден Хааг рассматривает политическое насилие как «физическую силу, используемую для приобретения или использования власти или для того, чтобы бросить вызов авторитету или усилить его». Подобную позицию занимают и другие исследователи.

Рассмотрение физического воздействия на объект в качестве главного признака политического насилия отличает и некоторые справочные издания. Так, в Политическом словаре под редакцией Н.Боббио и Н.Маттеуччи политическое насилие определяется как «умышленное физическое вмешательство индивида или группы, направленное против другого индивида или группы, а также против самих себя». Энциклопедия терроризма и политического насилия так определяет политическое насилие: «Это нанесение физического ущерба или разрушения с политическими целями».

Таковы основные точки зрения на сущность политического насилия. На наш взгляд, они заслуживают уточняющих критических замечаний.

Прежде всего заметим, что расширительное толкование политического насилия (как синонима вреда, ущерба, принуждения вообще) лишает это понятие предмета, качественной определенности, что серьезно затрудняет его изучение.

Необходимость сужения объема понятия политического насилия обусловливается не только познавательными, но и практико-политическими проблемами. В этом отношении лишение понятия «политическое насилие» качественной определенности также создает большие трудности.

В чем же специфика понятия «политическое насилие»?

По нашему мнению, насилие как политическое явление невозможно понять вне связи с таким важнейшим феноменом, как власть. Мир политического - это сфера жизнедеятельности, где центральное место занимают отношения индивидов и групп по поводу власти. Поэтому анализ сущности насилия следует проводить с учетом его роли и места во властных отношениях.

Наше понимание насилия совпадает с позицией некоторых крупных ученых. Так, М. Вебер употреблял термины «насилие» и «физическое насилие» как синонимы, рассматривая средства политической власти. Э. Гидденс, один из авторитетных современных обществоведов, также исходит из того, что насилие подразумевает физическое воздействие в процессе властвования.

Итак, под политическим насилием мы понимаем использование лишь одной из разновидностей принуждения - физического - для осуществления властной воли или овладения властью.

Актами политического насилия являются конкретные насильственные действия: убийства, избиения, принудительное задержание, пытки, взрывы, поджоги, экспроприация собственности и т.д.

С учетом вышесказанного, мы предлагаем следующее определение: «Политическое насилие - это физическое принуждение, используемое как средство навязывания воли субъекта с целью овладения властью, прежде всего государственной, ее использования, распределения, защиты».

Данное определение, на наш взгляд, отражает сложность властеотношений, разнообразие их проявлений и соответственно, многофункциональность насилия.

В определение понятия «политическое насилие» мы не включаем саму угрозу насилия, хотя некоторые исследователи и делают это. Применение физического принуждения и его угроза в политике тесно между собой связаны, часто дополняют друг друга, усиливая производимый эффект. Однако между ними есть качественные различия (по содержанию и последствиям, по политической эффективности и др.).

Включение в дефиницию «политическое насилие аксиологических аспектов представляется нам неадекватным с теоретической и практической точек зрения.

В той мере, в какой насилие используется для осуществления социальной воли, его можно рассматривать как политическое средство, в этом отношении ничем не отличающееся от других приемов и способов властвования. Вместе с тем, насилие по характеру воздействия, последствиям и потенциалу отличается от других политических средств.

Специфика насилия как политического средства состоит, на наш взгляд, в применении физического принуждения для реализации властной воли или сопротивления ей. При этом объект насилия рассматривается субъектом главным образом как телесный объект, который подвергается преимущественно физическому воздействию.

Отделение насилия от других форм принуждения, от которых оно отличается многими существенными признаками, по нашему убеждению, позволяет более четко ограничить объем этого понятия, придать ему качественную определенность.

Известно, что систематизация разновидностей какого-то научного понятия имеет большое познавательное значение, поскольку позволяет глубже проникнуть в его сущность. Она дает возможность упорядочить и обобщить знания о соответствующем предмете или явлении, способствует достижению большей терминологической ясности.

Термин «типология» в данной работе используется в самом широком значении как синоним результата систематизации видов понятия. Существуют различные типологии политического насилия. Так, Ю. Гальтунг выделяет агрессивное и оборонительное политическое насилие, преднамеренное и непреднамеренное. Он полагает, что есть несколько комбинаций этих типов: преднамеренное агрессивное насилие, непреднамеренное агрессивное насилие, преднамеренное оборонительное насилие, непреднамеренное оборонительное насилие. Эта типология делает акцент на инициаторе политического насилия и на отношениях между действующим лицом и самим актом насилия.

Т. Гурр указывает на то, что существует насилие государства, его агентов и насилие самих масс и классов. Насилие государства - это использование силы для предотвращения отклоняющегося поведения граждан и поддержания внутреннего спокойствия.

Насилие масс и классов, в свою очередь, подразделяется на беспорядки (относительно спонтанное, неорганизованное политическое насилие со значительным участием масс, включая стачки с применением насилия, бунты, локализованные восстания и т.д.); заговоры (хорошо организованое политическое насилие с ограниченным числом участников, включая организованные политические покушения, терроризм, партизанские войны небольшого масштаба, мятежи, восстания, перевороты); внутренние войны (хорошо организованное политическое насилие с широким участием масс, нацеленное на уничтожение режима или разрушение государства и сопровождаемое систематическим насилием, включая широкомасштабный терроризм, партизанскую войну и революцию).

Однако, типология Т. Гурра отличается, на наш взгляд, некоторой фрагментарностью и неполнотой. Так, в ее основу положены лишь критерии массовости и организованности, а также характеристика субъектов насилия. Вместе с тем, оказались обойденными некоторые важные основания типологии (направленность, сфера действия и др.).

Предлагаются и другие типологии. Так, П. Уилкинсон систематизирует насилие по двум основаниям.

Во-первых, по масштабу и интенсивности насилие подразделяется на массовое (бунты и уличное насилие, вооруженное восстание и сопротивление, революция и контрреволюция, государственный или массовый террор и репрессии, гражданская война, ограниченная война, ядерная война) и политическое насилие небольших групп (изолированные акты саботажа или атаки на собственность, отдельные попытки политических убийств, война политических банд, политический терроризм , партизанские рейды на территории иностранных государств).

Во-вторых, по целям и задачам политическое насилие подразделяется на: а) внутрикоммунальное (защита групповых интересов в конфликте с враждебными этническими и религиозными группами); б) протестующее (выражение ярости и протеста, может использоваться для того, чтобы убедить правительство исправить недостатки); в) преторианское (используемое для насильственных изменений в правительстве); г) репрессивное (имеет целью подавление реальной или потенциальной оппозиции); д) сопротивленческое (препятствует правительственной власти); е) террористическое насилие (имеет целью запугивание жертв для достижения политических целей); ж) революционное и контрреволюционное насилие (их цель - либо уничтожить данную политическую систему, либо ее защитить); з) война (представляет собой достижение политических целей средствами военной победы над противником). Следует отметить, что в типологии П. Уилкинсона не прослеживается четкое различие между преторианским и сопротивленческим, репрессивным и контрреволюционным насилием по признаку целей. Вместе с тем, автор причисляет их к разным типам.

Перечисленные типологии политического насилия в целом отличаются фундаментальным характером.

Даже такое крупное справочное издание на Западе, как энциклопедия Блэквелла, посвященная политическим институтам, не содержит четкой системы разновидностей политического насилия. В ней лишь беспорядочно перечисляются некоторые формы политического насилия: бунты, покушения, терроризм, перевороты, гражданские войны, крестьянские войны, восстания, революционные войны. Очевидно, что данная типология также не имеет четкого основания. Из нее не ясно, почему разведены такие разновидности политического насилия, как восстание и крестьянская война, революционная и гражданская войны.

Определенный вклад в разработку научной типологии политического насилия внесли и отечественные исследователи. Так, в Политологическом энциклопедическом словаре различаются иррациональное и рациональное насилие, а также восстание, государственный переворот и революция (по степени радикальности целей). Признавая четкость используемых оснований, нельзя не отметить неполноту предлагаемой систематизации.

В Кратком словаре по основам политологии, изданном МГУ, дается более развернутая типология разновидностей политического насилия. Так, насилие подразделяется на государственное и оппозиционное, единичное и массовое, внешние и внутренние войны, революционное, этническое, геноцид и этноцид, путчи, перевороты, бунты, восстания. Однако не всегда прослеживается сама логика типологизации разновидностей насилия.

Более систематичен И.М. Липатов. Он разделяет насилие по различным основаниям: по субъекту (государственное и оппозиционное), объекту (внутригосударственное и межгосударственное), по средствам (вооруженное, правовое, экономическое, идеологическое и др.), по целям (революционное и реакционное), по результатам (конструктивное и деструктивное).

И все же данная система видов политического насилия представляется спорной, поскольку она исходит из расширительного истолкования насилия и включает в него все формы принуждения.

Учитывая нерешенность проблемы последовательной и развернутой систематизации политического насилия, мы предлагаем собственную типологию его разновидностей. Если ее обобщить, то можно назвать следующие виды политического насилия:

1) виды по сфере действия (внутригосударственное и межгосударственное);

2) виды по отношению субъектов насилия к государственной власти (государственное и негосударственное);

3) виды по степени организованности (стихийное и структурированное);

4) виды по количеству участников (индивидуальное, коллективное, массовое);

5) виды по источнику инициативы (оборонительное и агрессивное);

6) виды по масштабу (единичное и массовое);

7) виды по интенсивности (высоко-, средне- и низкоинтенсивное);

8) виды по социальной характеристике субъекта насилия (социально-классовое, этническое, религиозное);

9) виды по направленности и глубине социальных последствий насилия (реформистское, радикальное, консервативное);

10) виды по способам воздействия на объект (демонстративное и инструментальное);

11) виды по используемым средствам (вооруженное и невооруженное).

Основными формами политического насилия являются:

Бунт;

Столкновения политических группировок;

Восстание;

Гражданская война;

Партизанская война;

Переворот;

- терроризм ;

Репрессии.

Как отмечалось выше, виды и формы политического насилия тесно между собой связаны, могут переходить друг в друга, оказывать сильное взаимное влияние.

Как мы уже отмечали, существуют разнообразные средства власти, способы достижения целей в политике: стимулирование, авторитет, принуждение и т.д. Каковы место и роль насилия среди них? На наш взгляд, они определяются спецификой насилия как средства политической власти.

Политическая деятельность, в ходе которой применяется насилие, отличается особой непредсказуемостью. Насилие трудно контролировать, ограничивать определенными рамками (масштабами, объектами и т.д.), строго дозировать. Часто в истории попытки ограничить насилие оказывались неудачными. Так, лидеры якобинцев надеялись, что период репрессий будет непродолжительным, и за ним последует «золотой век» Франции. В действительности «золотой век» так и не наступил, несмотря на террор, длившийся почти год.

Руководители большевиков были уверены в легкой победе над царизмом, который они сравнивали с прогнившей стеной, способной рухнуть от одного удара. Они многократно повторяли, что применение ими насилия в ходе революции носит временный характер. Ленин писал: «Нет сомнения, что без этой черты, - без революционного насилия, - пролетариат не смог бы победить, но также не может быть сомнения и в том, что революционное насилие представляло из себя необходимый и законный прием революции лишь в определенные моменты ее развития, тогда как гораздо более глубоким, постоянным свойством этой революции и условием ее побед являлась и остается организация пролетарских масс, организация трудящихся».

Эти слова были сказаны в марте 1919 г. в разгар кровопролитной гражданской войны. В феврале 1920 г. Ленин повторил ту же мысль: «Мы говорим, что применение насилия вызывается задачей подавить эксплуататоров, подавить помещиков и капиталистов; когда это будет решено, мы от всяких исключительных мер отказываемся. Мы доказали это на деле». На деле даже после окончания гражданской войны террор продолжился, хотя в других формах.

Трудно поверить, что лидеры армянского освободительного движения в 1988 г. предвидели, что политическая конфронтация в Карабахе выльется в сумгаитские и бакинские погромы, кровопролитную войну. Гражданская война в бывшей Югославии, отголоски которой слышны до сих пор, началась в 1991 г. с отдельных стычек в Словении и Хорватии.

Политическое действие, сопровождающееся насилием, характеризуется не только неконтролируемой эскалацией физического принуждения, но и непредсказуемыми изменениями формулировок целей. Когда британские войска были введены в Северную Ирландию в 1969 г., перед ними стояла задача обеспечить в регионе стабильность, безопасность всех граждан, включая католиков. Однако постепенно армия стала восприниматься как сила, враждебная ирландскому населению Ольстера, что вылилось в многолетнее вооруженное противоборство, стоившее жизни более 3 тыс. человек.

Столь же неожиданную эволюцию претерпела гуманитарная миссия ООН в Сомали в 1992-1995 гг. Начавшаяся как попытка спасти сомалийцев от голода, операция «Возрождение надежды» изменила свой характер после того, как «голубые каски» ввязались в гражданскую войну в Сомали. В результате погибло более ста ооновских и американских солдат и несколько тысяч сомалийцев (спасаемых от голода!), и к весне 1995 г. ООН была вынуждена прекратить операцию.

Чем вызвана непредсказуемость насилия?

Как известно, мотивы политической деятельности могут иметь разную степень рациональности, т.е. осознанности субъектом своих интересов и целей, обоснованности выбираемых средств действия. М. Вебер, наряду с целенаправленным действием, говорил об аффективном, т.е. обусловленном эмоциональным состоянием индивида. В чистом виде указанный тип политического поведения встречается редко. Целерациональное действие всегда сопровождается определенным эмоциональным настроем, не осуществляется бесстрастно. Однако и импульсивное поведение не осуществляется бессознательно. Правильнее было бы говорить о сужении контроля над ним со стороны сознания.

Что касается политической деятельности, связанной с насилием, то она, как никакая другая, отличается высокой эмоциональной напряженностью, насыщенностью.

Ж.Пикте пишет о психологическом состоянии участников боевых действий: «Конфликт - это время параксизмов и кризисов. Сражающийся солдат - это не человек в его обычном состоянии. Рядом с ним погибли несколько его товарищей, другие ранены и умирают. В любой момент может начаться неожиданная атака. Может быть, он идет прямо в засаду. Он боится всех, кого не знает, и никому не доверяет. Все его существо готово к обороне и возмездию, т.е. к насилию. Более того, во время военных действий кажется, что человеческая жизнь не представляет большой ценности. Трудно ожидать, что при таких обстоятельствах солдат всегда будет вести себя разумно и сдержанно».

Сказанное, на наш взгляд, вполне подходит и к другим формам политического насилия. Так, в Кентском колледже (США) в мае 1970 г. подразделения национальной гвардии получили приказ прекратить студенческие волнения. Командование первоначально не предполагало применять оружие против демонстрантов. Однако в результате нервного напряжения, возникшего в ходе противостояния между студентами и солдатами, последние открыли огонь, опасаясь атаки со стороны экстремистов в рядах манифестантов. Четверо студентов были убиты.

Угрожающие действия толпы, осаждавшей телецентр в Останкино 3 октября 1993 г., привели к тому, что бойцы спецназа, защищавшие здание, открыли беспорядочную стрельбу, в результате чего было много убитых и раненых.

Конечно, в политических системах, отличающихся широким применением насилия во властных отношениях, его масштабы могут со временем сокращаться. Объекты власти, боясь репрессий, способны подчиняться без актуального использования насилия, под воздействием своеобразного «остаточного эффекта» физического принуждения.

Так, в тоталитарных режимах масштабы террора постепенно снижаются. На наш взгляд, при этом действует следующий механизм: непосредственное (прямое) насилие вызывает страх, который ослабляет сопротивление объекта; дополнительное насилие вызывает еще больший страх, который вместе с физическим устранением активистов обусловливает прекращение сопротивления, что дает возможность субъекту власти ограничиться угрозой насилия и сократить объем его реального использования.

Последнее означает достижение политическим режимом максимальной стабильности. Однако насилие продолжает применяться. В связи с этим мы считаем не вполне корректной точку зрения Г.В. Каменской и А.Н. Родионова, согласно которой террор не является системообразующим признаком тоталитаризма. Они аргументируют ее тем, что в СССР, например, после смерти Сталина террор практически сошел на нет.

На самом деле террор не сошел на нет. Преследования интеллигенции, священнослужителей, активистов национальных движений отличают внутреннюю политику режима и после 1953 г. Более того, репрессии и террор, хотя и не в тех масштабах, не могли не продолжаться, т.к. без них невозможно обеспечить принудительную лояльность части населения (оно перестает бояться). Характерно, что в периоды, когда возрастают сомнения в готовности властей применить насилие, резко активизируются антисистемные выступления («хрущевская оттепель», «перестройка» Горбачева).

Насилие, как уже неоднократно отмечалось, в качестве политического средства отличается конфронтационностью. Политическая власть представляет собой систему связей, отношений между ее субъектами и объектами. При этом стороны властных отношений одновременно взаимополагают и взаимоотрицают друг друга, находясь в состоянии противоречивого единства. Вместе с тем формы властных отношений различаются между собой с точки зрения диалектики полагания и отрицания: от власти, в которой одна или обе стороны стремятся к полному отрицанию противоположностей, до власти, в которой стороны имеют тенденцию к единству.

Насилие, примененное хотя бы однажды, значительно сокращает пространство для политического маневра, компромиссов. Зерна взаимной ненависти, посеянные в ходе гражданской войны между кланами Севера и Юга Йемена в начале 1960-х гг., дали трагические всходы через 30 лет, когда Северный и Южный Йемен вновь объединились в единое государство. В 1993 г. произошли бои между вооруженными силами северян и южан, которые завершились поражением последних и взятием Адена.

В Никарагуа, несмотря на прекращение гражданской войны в начале 1990-х гг., по-прежнему происходят эпизодические столкновения между сандинистами и их противниками. В Кампучии под контролем ООН в мае 1993 г. были проведены парламентские выборы, которые должны были положить конец многолетней гражданской войне. Однако это не принесло стране желаемого мира. Полпотовская группировка «красных кхмеров» продолжала активные действия против властей Пномпеня, которые, в свою очередь, не желали идти с ней на какие-либо компромиссы. Столь же тяжело идут процессы национального примирения в Сомали, Руанде, Гаити и т.д.

Конфронтационность некоторых лидеров современной Чечни, которая находит поддержку части населения республики, в значительной степени объясняется последствиями насилия, примененного против чеченского народа в 1944 г., когда он, как и некоторые другие народы Северного Кавказа, был депортирован. Память об этой трагедии на долгие годы сформировала в народном сознании стереотипы восприятия России как «враждебной силы», «агрессора». Этот стереотип подкрепляется и воспоминаниями о более давних событиях - «кавказской войне» XIX в.

Насилие как средство в политике отличается тем, что оно способствует распространению в обществе автократических тенденций. Государства, пережившие сколько-нибудь значительные насильственные конфликты, характеризуются ужесточением политических режимов. С. Хантингтон, проанализировав период с 1860 по 1960 гг., подсчитал, что вооруженные восстания почти никогда не приводили к установлению демократических режимов. Это дало возможность Хантингтону сделать вывод о том, что «правительства, созданные насилием, управляются с помощью насилия».

Исторический опыт показывает, что насилие, проложившее дорогу к власти определенной группе людей, всегда ведет к более или менее длительному периоду несвободы, террора, преследований. Диктатуры возникли после трех наиболее известных революций (Английской XVII в., Французской XVIII в. и Российской 1917 г.). Победы вооруженного национально-освободительного движения в Латинской Америке в XIX в. лишь усилили авторитарные режимы на континенте.

События, происходящие на территории бывшего СССР, также подтверждают эту закономерность. Политические режимы, установленные в результате вооруженных конфликтов в Приднестровье, Абхазии, Таджикистане, носят явно авторитарный и даже полукриминальный характер. Беззакония, репрессии, разгул преступности, отличающие общественно-политическую жизнь в этих регионах, создают серьезные препятствия на их пути к гражданскому обществу и правовому государству.

Почему насилие автократично?

Прежде всего, насилие обладает инерционностью, способностью превращаться в традицию политической жизни, вытесняя ненасильственные формы и методы политической деятельности, присущие демократии. Там, где насилие доказало свою действенность, например, при отделении от какого-то государства (Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье), при захвате власти (Россия, 1917 г., Никарагуа, 1979 г.) возникает соблазн использовать его и в дальнейшем для других целей.

Развивается, по выражению К. Каутского, «казарменное мышление». Его составляет убеждение в том, «будто голое насилие является решающим фактором во всемирной истории, будто достаточно овладеть необходимой силой и беспощадностью, чтобы осуществить все, что угодно».

Т. Гурр пришел к выводу о том, что совершение определенных политических актов приводит к ожиданию такого рода актов, к возрастанию их нормативного оправдания. Чем обычнее насилие, тем большее количество людей в него вовлечено.

Следует оговориться, что объектом подражания, повторения является чаще всего не любой политический акт, а успешный. Демонстрационным эффектом успешного насилия, на наш взгляд, объясняется попытка левотеррористических организаций на Западе в 1970-е - 1980-е гг. использовать в своей практике опыт эффективного национально-освободительного движения в развивающихся странах.

На наш взгляд, не является случайным, что после начала военных действий в Чечне (декабрь 1994 г.) правительство Турции предприняло наступление на курдских повстанцев (март 1995 г.). Таким же образом акция Ш. Басаева в Буденновске отозвалась эхом террористических актов в Германии и Японии. И в первом, и во втором случае сработал эффект подражания.

То, что насилие может стать нормой политической жизни, привычкой, хорошо видно из современной истории России. Первые столкновения сотрудников милиции и оппозиционных демонстрантов в феврале 1992 г. вызвали бурю протеста. Майские беспорядки 1993 г., гораздо более кровопролитные, уже не произвели шока в массовом сознании. За уличными боями октября 1993 г. уже наблюдали тысячи «зевак», которые воспринимали происходившую трагедию просто как зрелище.

Широкое использование насилия во внутриполитических конфликтах может спровоцировать приход к власти или усиление позиций сторонников более жесткой политической линии, как в среде правящей элиты, так и оппозиции (путем военного переворота, например).

Насилие представляет опасность для демократических институтов еще и потому, что в конечном итоге требует перестройки всей социальной, экономической, политической системы. Общество начинает как бы обслуживать принудительную функцию государства. В случае угрозы извне или острого внутриполитического противоборства в экономике вводится особый режим, отменяются или приостанавливаются некоторые фундаментальные права и свободы и т.д. Все это оправдывается необходимостью борьбы против "«внутренних и внешних врагов».

Таким образом, практика насилия содержит в себе потенциал автократизма, который воплощается в недемократической, квазитоталитарной структуре нелегальных организаций, а затем в формах и методах деятельности политического режима, устанавливаемого насильственным путем. Насилие, систематически применяемое против оппозиции, также способно вызвать в конечном итоге деформацию политической системы, усилить в ней авторитарные тенденции.

Как мы видим, насилие - это политическое средство, обладающее рядом специфических черт. Главные из них:

1) высокие издержки, связанные с его применением;

2) непредсказуемость, рискованность;

3) конфронтационность;

4) автократизм.

Специфика насилия показывает, что с его использованием связаны определенные последствия, в том числе опасные при выборе средств в политике. Цена, заплаченная за использование насилия, может иногда значительно превышать реальные результаты, достигнутые с его помощью. Однако насилие широко применяется в политике на протяжении всей истории человечества. Значит, оно способно приносить определенные результаты, быть эффективным? Попытаемся ответить на этот вопрос.

Как мы уже отмечали, по вопросу о политических возможностях насилия, его роли во властных отношениях идет острая дискуссия. Одни политики и ученые склонны высоко оценивать его потенциал. «Этот вид ресурсов традиционно считается наиболее эффективным источником власти, поскольку его использование способно лишить человека высших ценностей: жизни, свободы и имущества», - отмечают авторы учебного пособия «Основы политической науки».

С другой стороны, издавна высказывается сомнение в эффективности насилия. Еще Талейран, анализируя его роль как средства власти, подчеркивал, что на штыках нельзя сидеть. Сторонники ненасилия также весьма критически оценивают моральные последствия и политическую полезность насилия.

Есть также точка зрения, согласно которой эффективность насилия в политике оценивается неоднозначно: в определенных ситуациях оно способно достигать поставленных целей, а в других - нет. Так, Ленин давал довольно противоречивую оценку террору как методу политической борьбы. Отрицая целесообразность индивидуального терроризма, он считал оправданным (с утилитарной точки зрения) применение массового террора пролетариатом для завоевания или защиты власти. Зависимость оценки эффективности насилия отряда политических обстоятельств подчеркивают такие современные исследователи, как Р. Холмс, Т. Гурр и др.

К сожалению, эффективность средств политической власти, в том числе насилия, до сих пор не стала предметом серьезного научного рассмотрения. Ни за рубежом, ни в России пока еще не появились работы, специально исследующие эту проблему. Учитывая ее масштабность и относительную самостоятельность, автор также не может дать в работе развернутый анализ такого сложного явления как «эффективность политического средства».

Однако мы считаем оправданным использовать определение понятия «эффективность насилия», опирающееся на семантику слова «эффективный». Согласно дефиниции, даваемой в словарях, «эффективный» означает «дающий эффект, действенный». Следовательно, эффективность - это способность давать нужный эффект, т.е. приносить ожидаемый результат.

Соответственно, эффективность насилия, как и других средств власти, состоит в способности достигать цели субъектов политики, которые его применяют. Каждое средство власти имеет свою степень эффективности, критериями которой являются:

1. Мера соответствия достигнутых результатов поставленным целям (полное, частичное совпадение, абсолютное несовпадение);

2. Социальная цена, издержки достигнутых результатов. Чем они выше, тем ниже эффективность. К социальной цене, на наш взгляд, относятся человеческие жертвы, утраченные материальные ценности, культурные издержки, а также цивилизационные потери (консервация социально-политического строя).

Исходя из указанных критериев, мы полагаем, что высокоэффективные политические средства отличаются полным или частичным совпадением целей и результатов при низкой социальной цене.

Средства средней степени эффективности характеризуются частичным совпадением целей и результатов при средних социальных издержках.

Политические средства низкой эффективности при частичном совпадении целей и результатов имеют высокую социальную цену.

Наконец, неэффективные средства отличаются абсолютным несовпадением целей и результатов и высокими социальными издержками.

Прежде всего рассмотрим политические возможности насилия при осуществлении им определенных функций. Основные функции насилия, как и любого другого средства в политике, на наш взгляд, определяются целями сторон властных отношений. Эти цели можно свести к трем основным группам:

а) защита власти, прежде всего государственной;

б) использование власти;

в) овладение властью.

Соответственно, функциями насилия, по нашему мнению, является достижение трех названных основных целей субъектов политики.

Физическое принуждение, безусловно, позволяет обеспечить стабильность и порядок в обществе. История знает немало случаев, когда репрессивные меры против оппозиции дают определенный эффект (подавление восстаний рабов в эпоху Античности, крестьянских восстаний в период Средневековья, переворотов и революционных восстаний Нового и Новейшего времени и т.д.). К этому можно добавить примеры эффективного государственного терроризма автократических режимов XX в., который обеспечивает их длительное стабильное существование.

На чем основана эффективность охранительной функции насилия? Насилие позволяет физически устранить одних политических противников (временно или навсегда) и запугать других. Страх смерти, физических увечий, потери свободы и т.д. служит вильным тормозом активности субъектов политики. «Насилие или угроза насилия являются мощным фактором, сдерживающим людей от всякого рода поползновений на жизнь, свободу, собственность других членов общества», - отмечает К.С. Гаджиев.

Вместе с тем, насилие в роли средства поддержания политической стабильности не обладает высокой эффективностью. Оно обеспечивает главным образом пассивное, формальное, вынужденное подчинение субъекту власти.

Многие авторы, дающие высокую оценку насилию как средству защиты политической власти, исходят из теории рационального выбора. Она рассматривает каждого социального субъекта как «максимизатора выгоды», который совершает действия только после того, как убедится в том, что выгоды от него превысят потери, т.е. посчитают акцию достаточно рациональной.

Эффективность насилия как средства политической стабильности нельзя преувеличивать. В этом качестве насилие более результативно при борьбе против организованных видов оппозиционной деятельности, чем спонтанных вспышек протеста, которые часто носят импульсивный характер.

Насилие содержит в себе потенциал аполитичности в том смысле, что отрицает такие важнейшие ценности политики, как компромисс, доверие, учет взаимных интересов. Эскалация насильственного противоборства может привести к «точке невозвращения» (выражение Ф. Фанона) , в которой происходит окончательный разрыв между сторонами политических отношений, вызывающий крушение системы.

В силу вышесказанного есть серьезные основания согласиться с теми учеными, которые сомневаются в прочности власти, опирающейся на физическое принуждение. Так, Д. Миллер, М. Роулендс и Ч. Тилли приходят к выводу о том, что господство, прямо основанное на насилии, может быть эффективным лишь в течение короткого времени.

Насилие как средство внеэкономического принуждения получило распространение и в тоталитарных режимах XX в. Здесь широко практиковались принудительная социальная мобилизация, физические наказания за плохую работу (полпотовская Кампучия), уголовные преследования за нарушения трудовой дисциплины (СССР). В системе концентрационных лагерей (нацистская Германия) нашла классическое воплощение насильственная форма организации труда.

Непосредственное регулирование экономических отношений с помощью насилия показывает свою относительную эффективность (но никогда - высокую) там, где производство отличается низкой интенсивностью, примитивными орудиями физического труда, прямым вмешательством в экономическую жизнь.

Как мы видим, эффективность насилия в роли регулятора общественных отношений, в целом, невысока. В условиях действий субъектов власти, осуществляющих социальные преобразования, насилие служит главным образом средством их защиты от оппозиции, но не может подменить самих преобразований, нацеленных на создание определенных социальных, экономических и политических структур.

И, наконец, рассмотрим результативность насилия при достижении еще одной основной цели политики - овладения властью. Опыт показывает что на этот вопрос также сложно дать однозначный ответ. Политическая история дает немало примеров как удачного (революции XVI-XX вв. в Европе), так и неудачного использования насилия для смены властвующей элиты (восстания под руководством Болотникова, Разина, Пугачева, заговор Мировича в июле 1764 г., Капповский путч в Германии в 1920 г., переворот Х. Серрано в мае 1993 г. в Гватемале и т.д.).

Наиболее эффективны в завоевании власти перевороты, восстания, гражданские войны, т.е. самые организованные формы политического насилия. Партизанские войны в отдельных случаях (Китай во второй половине 1940-х гг., Куба в 1959 г.) могут проложить определенным группам дорогу к власти. Оппозиционный терроризм не доказал своей эффективности как средство смены правящих элит. Бунты, как правило, также никогда не заканчивались завоеванием государственной власти.

Учитывая неравное соотношение ресурсов, которыми обладают стороны в борьбе за власть, оппозиционное насилие может быть эффективным лишь в том случае, если правящая группа ославлена по каким-то причинам (внутренний раскол, отказ в лояльности со стороны силовых структур и т.д.). Наряду с прямым овладением властью насилие может сыграть эффективную роль в борьбе за власть, выступая лишь как один из факторов ослабления правящего режима.

В частности, акты насилия могут привлечь внимание к какой-то проблеме, предельно драматизировать ее в глазах общества. Так, захват большого числа заложников бандой чеченских террористов в г. Буденновске в июне 1995 г. показал развал системы правоохранительных органов в России, вызвал парламентско-правительственный кризис.

Массовые студенческие беспорядки во Франции в 1968 г. и неспособность правительства справиться с ними привели к кризису политической системы в этой стране.

Акты насилия могут укрепить позиции некоторых политических группировок, ведущих борьбу за государственную власть, дают возможность получить известность и таким образом мобилизовать сторонников. Неудивительно, что различного рода террористические организации пытаются с помощью сенсационных вылазок попасть на телеэкраны, первые полосы газет, чтобы приобрести «паблисити» (одним из главных требований Ш.Басаева в Буденновске было предоставление возможности для пресс-конференции).

Как мы видим, насилие выглядит более эффективным в роли средства подавления политических оппонентов или отстранения их от государственной власти, чем регулятора общественных отношений. Однако от чего зависит результативность тех или иных конкретных действий субъектов политики, использующих насилие?

На наш взгляд, насилие может быть эффективным при следующих условиях.

Во-первых, результативность насилия определяется достаточностью ресурсов, находящихся в распоряжении тех, кто его осуществляет. К таким ресурсам относятся:

а) человеческие ресурсы (число людей, поддерживающих и осуществляющих акты насилия, в том числе вооруженные отряды, которые на регулярной или нерегулярной основе осуществляют физическое принуждение);

б) вооружение (совокупность инструментов насилия). Преимущество в количестве и качестве вооружения может оказаться важным фактором (при прочих равных условиях), определяющим результат тех или иных политических конфликтов (об этом, например, свидетельствует гражданская война в Боснии и Герцеговине, где первоначальное преимущество сербов в тяжелом вооружении обусловливало их военное доминирование);

в) материальные ресурсы: собственность, естественные и финансовые ресурсы, экономическая система, система связи и транспорта и т.д. . Очевидно, что субъекты государственного насилия имеют преимущество в отношении данных ресурсов;

г) организация. Организация обеспечивает упорядоченность, систематичность властного воздействия, повышает его эффективность, в том числе при использовании насилия. Организованное меньшинство может иметь преимущество над неорганизованным большинством за счет «внутренней крепости связи и возникающей отсюда организации и дисциплины». Этот вывод подтверждается существованием государств, где правящее меньшинство, применяя насилие, доминирует над абсолютным большинством населения (например, в ЮАР, где в годы существования расистского государства 14% населения навязывало свою волю остальному обществу).

д) информация. Многие исследователи проблем насилия относят информационное преимущество к важнейшим ресурсам субъектов политики.

Существование монополии на знания, неинформированность оппонентов усиливают эффект насилия, т.к. ведут к разобщению противников, распространению паники, формируют неправильное представление о политической ситуации. Неудивительно, что в тоталитарных государствах, где существует монополия правящей элиты на информацию, оппозиционные действия крайне затруднены.

Следует отметить, что при оценке достаточности ресурсов необходимо исходить не только из количественных, но и качественных показателей. Например, появление высокоточного оружия большой разрушительной силы значительно увеличивает насильственный потенциал терроризма (оппозиционного).

Во-вторых, эффективность насилия зависит от того, рассматривается ли оно как легитимное , т.е. законное, большинством населения. Насилие, которое оценивается как незаконное, не получает широкой общественной поддержки.

Одной из главных причин провала первой «чеченской кампании» являлась как ее непопулярность в общественном мнении страны, так и недоверие значительной части населения к политическому руководству. В январе 1995 г.(в разгар войны) 71% россиян выразили отрицательное отношение к введению войск в Чечню. Более того, 74% опрошенных считали несправедливым отдавать под суд военнослужащих, отказывающихся участвовать в военных действиях в Чечне.

Таким образом, отсутствие легитимности снижает эффективность насилия

по следующим причинам:

а) непосредственные исполнители насильственных акций, не уверенные в

законности своих действий, не смогут их адекватно осуществлять;

б) нейтральная или симпатизирующая часть общества может отказать в поддержке и предпринять действия, ослабляющие эффект насилия (акции протеста, дезертирство и т.д.);

в) объект насилия, рассматривающий направленные против него меры как незаконные, будет противодействовать им более энергично.

В-третьих, эффективность насилия зависит от владения субъектами политики искусством использования этого властного средства. Оно, на наш взгляд, предполагает:

А . Гибкое сочетание различных средств достижения целей в политике. Практика показывает, что действия субъектов политики тем успешнее, чем более разнообразный арсенал средств они используют.

Если быть реалистами в оценке эффективности насилия, то нельзя не обратить внимание на тот факт, что современные достижения в области массовой коммуникации, технической оснащенности насилия, технологии социального контроля повышают потенциал этого вида насилия. Систематическое, грубое насилие способно создать такую атмосферу всестороннего страха, которая парализует волю к сопротивлению, порождает своеобразную трансформацию сознания.

У объекта насилия формируется привычка к подчинению репрессивной власти. Ж. Желев так характеризует процесс перехода внешних санкций во внутренние побуждения под воздействием насилия: «Тоталитарное государство доводит террор и контроль до такой всеохватности и совершенства, что каждый гражданин поступает именно так, как оно хочет. И гражданин привыкает к тому, что веления государства - самые правильные, и всегда соглашается с ними, не задумываясь над тем обстоятельством, что ему не дозволяется поступать по-другому. В конце-концов он начинает внушать себе, что поступает так добровольно настолько, насколько можно согласовывать добровольность и принуждение».

Человек, поставленный в экстремальную ситуацию выживания, может убеждать себя в том, что если он не будет сопротивляться, то выживет (даже если это абсурдно). Отсюда поразительная покорность и даже фаталистичность жертв массового террора (например, евреев во время холокоста).

Более того, возникает труднообъяснимое психологическое сближение жертвы с палачом. Есть примеры, когда узники лагерей смерти приспосабливали свои ценности к мировоззрению эсэсовцев, пытались подражать им. Специалистами в области терроризма выявлен так называемый «стокгольмский синдром», при котором у заложников появляется ощущение некоторого единства с террористами.

Парализующий эффект массового насилия состоит в непредсказуемости его выбора. В условиях тоталитаризма жертвой террора может оказаться любой. Поэтому даже в окружении Сталина всеобщий страх мешал оппозиционерам объединяться: каждый думал, что другой более лоялен вождю и донесет на него.

Таким образом, насилие как таковое более эффективно в качестве средства власти, чем это принято обычно считать. Режим, опирающийся преимущественно на насилие и не имеющий достаточной легитимности, в состоянии существовать достаточно долго.

Б. Эффективность насилия также зависит от способности его субъектов учитывать социальные условия, в которых им приходится действовать. К ним относятся:

1. специфика политической системы, степень ее стабильности;

2. особенности социальной структуры (состав, профиль и т.д.);

3. характер ценностно-нормативной системы (интегрированность, господствующий тип политической культуры, особенности национального сознания и др.).

Очевидно, что политические системы, переживающие внутренний кризис, более уязвимы для антисистемного насилия. Это, в частности, объясняет беспрецедентный успех (военный и политический) террористической акции в Буденновске в июне 1995 г. Внутренний раскол в правящей элите, ослабление суверенитета государства заставили правительство России, по сути, капитулировать перед террористами.

В. Чтобы быть эффективным, использование насилия должно быть, на наш взгляд, подчинено принципам логичности и последовательности. Любые крайности, резкие переходы от жестоких репрессий к мягкой, либеральной политике и обратно как правило, ослабляют политический режим.

Анализ политической жизни различных государств показывает, что наиболее стабильными кажутся либо те из них, в которых насилие систематически применяется в широких масштабах (при наличии легитимности), либо демократические режимы, где используются мягкие меры подавления экстремистских выступлений.

Это объясняется тем, что систематические последовательные репрессии, разветвленная система слежки, характерные для тоталитарных режимов, лишают оппозицию каких бы то ни было шансов на организованные действия. Поэтому крушение тоталитарных режимов за редким исключением связано или с внешним поражением, или со смертью вождя, или с расколом праваящей элиты и другими приичинами, но не с массовым оппозиционным насилием.

С другой стороны, в демократических государствах, где политические решения принимаются в результате компромисса между основными политическими силами, рядовые граждане имеют возможность оказывать влияние на политическую элиту благодаря использованию демократических процедур.

Поэтому политический вес «непримиримой оппозиции» в демократических государствах невелик. Большинство участников политического процесса не испытывают необходимости обращаться к насилию для достижения своих целей.

Г. Важное значение для эффективности насилия имеет соблюдение самой меры насилия. Существуют границы, за которыми насилие перестает быть функциональным.

В связи с этим можно говорить о двух случаях несоблюдения меры насилия: а) чрезмерном и б) недостаточном.

В первом случае речь идет о превышении допустимых границ насилия, что приводит к деструктивному эффекту, обратным результатам. Так, чрезмерная жестокость, грубая сила, используемые против ненасильственных, мирных форм политического участия, отталкивает общественное мнение, лишают власть поддержки. Некоторые экстремистские группировки намеренно провоцируют правительство на «чрезмерную реакцию», неадекватно жестокие репрессии против оппозиционных выступлений, чтобы дестабилизировать обстановку.

Цели провоцирования состоят в том, чтобы: а) вызвать массовое возмущение по поводу неоправданной жестокости властей; б) породить сочувствие к группам, инициирующим беспорядки и насилие; в) привлечь внимание к антиправительственным группировкам, сделать их известными широкой общественности; г) нанести ущерб авторитету властей.

Обратного рода действия - связанные с недостаточным использованием насилия для достижения намеченных результатов - также могут иметь место в политической практике. Они, как правило, вызваны ограниченностью политического и военно-технического потенциала тех сил, которые совершают политические действия.

Уровень применяемого насилия не соответствует масштабу политических задач, которые перед ними стоят. Так, власти могут быть не в состоянии подавить оппозиционные выступления, угрожающие стабильности политического режима. Это может быть следствием раскола в вооруженных силах и правоохранительных органах, плохого управления ими, их слабой подготовленности, технической оснащенности. (Примером могут быть действия московской милиции 3 октября 1993 г.).

Часто решающее значение для эффективности внутриполитического насилия имеют внешнеполитические факторы. Экономическая, военно-техническая, дипломатическая и иная поддержка, которую получают те или иные политические силы извне, могут обеспечить им преимущество в насильственном противоборстве с оппонентами (Венгрия, 1956 г., Доминиканская республика, 1965 г., Приднестровье, 1992 г., Абхазия, 1993 г.).

Если подвести итоги нашему анализу эффективности насилия, то можно сделать следующие выводы.

Прежде всего, насилие, в целом, можно оценить как политическое средство довольно низкой эффективности. Во-первых, дорогостоящий характер насилия приводит к тому, сто за результаты, которые достигаются с его помощью, приходится платить высокую социальную цену.

Во-вторых, непредсказуемость и слабая управляемость насилия обусловливают, как правило, лишь частичное совпадение поставленных перед ним целей и достигнутых результатов. При этом чаще всего фундаментальные цели остаются недостижимыми.

В современных условиях с помощью террора решались и решаются конкретные задачи, связанные с устранением отдельных политических противников, в том числе высокого ранга (убийство Троцкого в 1940 г., Президента Шри-Ланки Р. Премадасы в 1993 г. и др.). Насилие позволяет добиться отдельных политических результатов (освобождения политзаключенных, частичных политических уступок, замены некоторых лиц в истэблишменте и т.д.), которые, правда, не вносят принципиальных изменений в систему властных отношений.

В то же время насилие ни в коей мере не является средством окончательного решения той или иной проблемы.

Франции, как и другим западноевропейским странам, удалось сформировать правовое государство и гражданское общество, в котором обеспечивается высокий уровень благосостояния для большинства граждан, только во второй половине XX в., благодаря десятилетиям медленных, ненасильственных реформ.

Историческую судьбу якобинской диктатуры разделили и большевики, успешно захватившие власть в 1917 г. Уже на второй год после Октябрьской революции К. Каутский сделал важное пророчество о социальных перспективах насильственных преобразований в России, сравнив их с практикой якобинцев. Он писал: «Само собой разумеется, советский режим, подобно французскому террору, пытается положить конец этим бичам - уничтожением спекулянтов, торговцев из-под полы, ростовщиков. Тогда их гильотинировали, теперь в моде расстрел. А результат один. Естественный результат тот же, что и в 1793 г.; растет премия за риск, взимаемая жульническим капиталом, и собственно повышается размер взяток, требуемых и получаемых новыми диктаторами с неосторожных, попадающих в их сети…». Каутский подчеркивал, что большевики «отстояли себя персонально, но принесли в жертву свои принципы и этим проявили себя в качестве истинных оппортунистов. Большевизм победил в России, но социализм потерпел там поражение».

Читайте также:

B) Количественная определённость относительной формы стоимости
D) Этап ранних стартов или развитию собственно спортивной формы, этап непосредственной подготовки к главному старту
E. которая не обладает гибкостью и не может адаптировать свои свойства к окружающим условиям
I.6.1.Кризис административно-командной системы в условиях завершения восстановления народного хозяйства после окончания Отечественной войны.
I.6.2.Ликвидация тоталитарно-репрессивного политического режима сталинизма и начало демократизации советского общества.
I.6.4. Отстранение от политического руководства Н.С. Хрущева и критика субъективизма и волюнтаризма в управлении обществом.

В работах зарубежных и отечественных исследователей рассматриваются различные варианты типологии: по сфере действия (внутригосударственное и межгосударственное насилие); по отношению субъектов насилия к государственной власти (государственное и негосударственное); по степени организованности (стихийное и организованное); по количеству участников (индивидуальное, коллективное и массовое); по источнику инициативы (оборонительное, ответное и наступательное, агрессивное); по количеству жертв (высокоин-тенсивное, имеющее среднюю или низкую интенсивность); по социальной характеристике субъекта политического насилия (социально-классовое, этническое, религиозное); по направленности и глубине социально-политических последствий насилия (реформистское, радикальное, реакционное и консервативное); по способам воздействия на объект (демонстративное и инструментальное насилие); по средствам (вооруженное и невооруженное насилие).

Кроме того, можно выделить следующие формы политического насилия (сложные проявления насилия, которые отличаются друг от друга совокупностью перечисленных признаков видового деления): бунт (неорганизованные локальные волнения, имеющие коллективный характер); столкновение политических группировок (локальные коллективные стычки политических оппонентов, не направленные против властей); восстание (массовое вооруженное выступление с целью осуществления изменений во властных отношениях); гражданская война (крупномасштабное вооруженное противоборство за государственную власть между общественными группами в рамках одного государства); партизанская война (вооруженная борьба против правительства, которую ведут, применяя особую тактику, отряды оппозиционеров, имеющие постоянные места дислокации на небольшой труднодоступной части территории страны); переворот (захват власти относительно небольшой группой заговорщиков); терроризм (систематическое применение ничем не ограниченного политического насилия, имеющего целью достижение определенных результатов путем устрашения политических противников); репрессии (насильственные действия органов государства, направленные на достижение политической стабильности, но не связанные с гражданской войной и запугиванием политических оппонентов).

Можно выделить несколько факторов, способствующих тому, что насилие становится не экстраординарным и вынужденным действием, а нормой, частью официальной политической идеологии государства.

Первый фактор носит не столько политический, сколько мировоззренческий характер. Речь идет об определенных представлениях о человеческой природе. Демократические режимы исходят из презумпции изначальной разумности и конструктивности человека: люди способны договариваться между собой, им не свойственны разрушительные тенденции, они склонны подчиняться правилам, существующим в обществе, поскольку понимают их разумность и необходимость. С таким взглядом на человека связано и отношение демократических систем к насилию - оно допускается лишь как исключительная мера по отношению к меньшинству населения. Массовое же политическое насилие демократическая идеология отвергает в принципе.

Вторым фактором, способствующим тому, чтобы насилие становилось системообразующим стержнем политической идеологии, является определенное представление об историческом процессе. Если этот процесс видится хаотичным, случайным, в ходе которого постоянно возрастает энтропия, то для регулирования этого процесса, для введения его в какие-то рамки, нужен великий человек, который сможет этот процесс структурировать.

Третий фактор - это представление политика или политической элиты о миссии - своей, своего народа, своей партии или любой другой группы, с которой идентифицируют себя субъекты политического процесса. Если «мы», белые люди, или «мы», коммунисты, или «мы», патриоты, призваны осуществлять некую миссию, некие принципиальные изменения в обществе, привести его к правде, к истине, осуществить свое предназначение, то вопрос о допустимости насилия не вызывает никаких сомнений. Его вполне можно использовать хотя бы для того, чтобы быстрее достичь высшей цели, которая, безусловно, оправдывает средства.

Четвертый фактор - ориентация в политике не столько на решение повседневных проблем, сколько на некий идеальный мир. Такая ориентация приводит к представлению о малой ценности настоящего момента. То же самое происходит и на уровне идеологии. Если сегодняшний день не самоценен, а является лишь переходным периодом на пути к дню завтрашнему, то нет моральных преград для того, чтобы ради скорейшего достижения цели использовать в политической практике любые формы насилия.

45. Сущность, уровни и типы политического сознания. Массовое сознание и общественное мнение. Политическая психология.

Наиболее общей категорией, характеризующей субъективную сторону политики, является политическое сознание. Основными формами существования политического сознания является политическая идеология и психология. Среди них особую и всевозрастающую роль играет политическая идеология.

В общепринятой мировой традиции политическое сознание рассматривается как вся совокупность психического отражения политики, как ее субъективный компонент, проявляющий себя на разных уровнях, в различных ситуациях.

Политическая социология трактует его прежде всего как совокупность, с одной стороны, установок и стереотипов, сформировавшегося вне сферы политического сознания, и, с другой стороны, выводов, полученных в результате самостоятельного анализа индивидом или группой социально-политической деятельности, выделяя в качестве особых факторов идеологические компоненты политического сознания, оказавшие на него значительное влияние.

С точки зрения субъекта политического сознания в мировой политологии выделяется массовое, групповое и индивидуальное политическое сознание. В первом измерении политическое сознание определяется как массовое сознание общества по вопросам, имеющим актуальное политическое содержание и чреватым определенными политическими последствиями. В этом смысле политическое сознание – особый, политизированный сегмент массового сознания. Структурное массовое политическое сознание включает статичные (типа ценностей и “общих ориентацией”) и динамичные (типа массовых настроений) компоненты. В конкретном выражении это, во-первых, уровень ожиданий людей и оценка ими своих возможностей влиять на политическую систему в целях реализации имеющихся ожиданий; во-вторых, социально-политические ценности, лежащие в основе идеологического выбора (справедливость, демократичность, равенство, стабильность, порядок и т.д.); в-третьих, быстро меняющиеся мнения и настроения, связанные с оценками текущего положения, правительства, лидеров, конкретных политических акций и т.д. Массовое политическое сознание определяет тип и уровень политической культуры общества и обуславливает наиболее типичные, массовые варианты политического поведения. Наиболее распространенный способ выявления массового политического сознания – опросы общественного мнения по политическим вопросам.

Главная > Роза > Политика и насилие. Насилие и ненасилие в политике Насилие в политическом процессе

Политика и насилие. Насилие и ненасилие в политике Насилие в политическом процессе

* * *

Рекомендуем также