На первое июля 1855 года
<На коронацию и заключение мира>

На европейские события в 1854 году

С чего взялась всесветная беда?
Кто виноват, кто первый начинает?
Народ вы умный, всякой это знает,
Да славушка пошла об вас худа!
Уж лучше бы в покое дома жить
Да справиться с домашними делами!
Ведь, кажется, нам нечего делить
И места много всем под небесами.
К тому ж и то, коль всё уж поминать:
10 Смешно французом русского пугать!

Знакома Русь со всякою бедой!
Случалось ей, что не бывало с вами.
Давил ее татарин под пятой,
А очутился он же под ногами.
Но далеко она с тех пор ушла!
Не в мерку ей стать вровень даже с вами;
Заморский рост она переросла,
Тянуться ль вам в одно с богатырями!
Попробуйте на нас теперь взглянуть,
20 Коль не боитесь голову свихнуть!

Страдала Русь в боях междоусобных,
По капле кровью чуть не изошла,
Томясь в борьбе своих единокровных;
Но живуча святая Русь была!
Умнее вы, - зато вам книги в руки!
Правее вы, - то знает ваша честь!
Но знайте же, что и в последней муке
Нам будет чем страданье перенесть!
Прошедшее стоит ответом вам, -
30 И ваш союз давно не страшен нам!

Спасемся мы в годину наваждений,
Спасут нас крест, святыня, вора, трон!
У нас в душе сложился сой закон,
Как знаменье побед и избавлений!
Мы веры нашей, спроста, не теряли
(Как был какой-то западный народ)}
Мы верою из мертвых воскресали,
И верою живет славянский род.
Мы веруем, что бог над нами может,
40 Что Русь жива и умереть не может!

Писали вы, что начал ссору русской,
Что как-то мы ведем себя не так,
Что честью мы не дорожим французской,
Что стыдно вам за ваш союзный флаг,
Что жаль вам очень Порты златорогой,
Что хочется завоеваний нам,
Что то да се... Ответ вам дали строгой,
Как школьникам, крикливым шалунам.
Не нравится, - на то пеняйте сами,
50 Не шапку же ломать нам перед вами!

Не вам судьбы России разбирать!
Неясны вам ее предназначенья!
Восток - ее! К ней руки простирать
Не устают мильоны поколений.
И властвуя над Азией глубокой,
Она всему младую жизнь дает,
И возрожденье древнего Востока
(Так бог велел!) Россией настает.
То внове Русь, то подданство царя,
60 Грядущего роскошная заря!

Не опиум, растливший поколенье,
Что варварством зовем мы без прикрас,
Народы ваши двинет к возрожденью
И вознесет униженных до вас!
То Альбион, с насилием безумным
(Миссионер Христовых кротких братств!),
Разлил недуг в народе полуумном,
В мерзительном алкании богатств!
Иль не для вас всходил на крест господь
70 И дал на смерть свою святую плоть?

Смотрите все - он распят и поныне,
И вновь течет его святая кровь!
Но где же жид, Христа распявший ныне,
Продавший вновь Предвечную Любовь?
Вновь язвен он, вновь принял скорбь и муки,
Вновь плачут очи тяжкою слезой,
Вновь распростерты божеские руки
И тмится небо страшною грозой!
То муки братии нам единоверных
80 И стон церквей в гоненьях беспримерных!

Он телом божьим их велел назвать,
Он сам, глава всей веры православной!
С неверными на церковь воевать,
То подвиг темный, грешный и бесславный!
Христианин за турка на Христа!
Христианин - защитник Магомета!
Позор на вас, отступники креста,
Гасители божественного света!
Но с нами бог! Ура! Наш подвиг свят,
90 И за Христа кто жизнь отдать не рад!

Меч Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То царь, тобой, всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы твоея!
Где два иль три для господа готовы,
Господь меж них, как сам нам обещал.
Нас миллионы ждут царева слова,
И наконец твой час, господь, настал!
Звучит труба, шумит орел двуглавый
100 И на Царьград несется величаво!

На первое июля 1855 года

Когда настала вновь для русского народа
Эпоха славных жертв двенадцатого года
И матери, отдав царю своих сынов,
Благословили их на брань против врагов,
И облилась земля их жертвенною кровью,
И засияла Русь геройством и любовью,
Тогда раздался вдруг твой тихий, скорбный стон,
Как острие меча, проник нам в душу он,
Бедою прозвучал для русского тот час,
10 Смутился исполин и дрогнул в первый раз.

Как гаснет ввечеру денница в синем море,
От мира отошел супруг великий твой.
Но веровала Русь, и в час тоски и горя
Блеснул ей новый луч надежды золотой...
Свершилось, нет его! Пред ним благоговея,
Устами грешными его назвать не смею.
Свидетели о нем - бессмертные дела.
Как сирая семья, Россия зарыдала;
В испуге, в ужасе, хладея, замерла;
20 Но ты, лишь ты одна, всех больше потеряла!

И помню, что тогда, в тяжелый, смутный час,
Когда достигла весть ужасная до нас,
Твой кроткий, грустный лик в моем воображеньи
Предстал моим очам, как скорбное виденье,
Как образ кротости, покорности святой,
И ангела в слезах я видел пред собой...
Душа рвалась к тебе с горячими мольбами,
И сердце высказать хотелося словами,
И, в прах повергнувшись, вдовица, пред тобой,
30 Прощенье вымолить кровавою слезой.

Прости, прости меня, прости мои желанья;
Прости, что смею я с гобою говорить.
Прости, что смел питать безумное мечтанье
Утешить грусть твою, страданье облегчить.
Прости, что смею я, отверженец унылой,
Возвысить голос свой над сей святой могилой.
Но боже! нам судья от века и вовек!
Ты суд мне ниспослал в тревожный час сомненья,
И сердцем я познал, что слезы - искупленье,
40 Что снова русской я и - снова человек!

Но, думал, подожду, теперь напомнить рано,
Еще в груди ее болит и ноет рана...
Безумец! иль утрат я в жизни не терпел?
Ужели сей тоске есть срок и дан предел?!
О! Тяжело терять, чем жил, что было мило,
На прошлое смотреть как будто на могилу,
От сердца сердце с кровью оторвать,
Безвыходной мечтой тоску свою питать,
И дни свои считать бесчувственно и хило,
50 Как узник бой часов, протяжный и унылый.

О нет, мы веруем, твой жребий не таков!
Судьбы великие готовит провиденье...
Но мне ль приподымать грядущего покров
И возвещать тебе твое предназначенье?
Ты вспомни, чем была для нас, когда он жил!
Быть может, без тебя он не был бы, чем был!
Он с юных лет твое испытывал влиянье;
Как ангел божий, ты была всегда при нем;
Вся жизнь ого твоим озарена сияньем,
60 Озлащена любви божественным лучом.

Ты сердцем с ним сжилась, то было сердце друга...
И кто же знал его, как ты, его супруга?
И мог ли кто, как ты, в груди его читать,
Как ты, его любить, как ты, его понять?
Как можешь ты теперь забыть свое страданье!
Всё, всё вокруг тебя о нем напоминанье;
Куда ни взглянем мы - везде, повсюду он.
Ужели ж нет его, ужели то не сон!
О нет! Забыть нельзя, отрада не в забвеньи,
70 И в муках памяти так много утешенья!!

О, для чего нельзя, чтоб сердце я излил
И высказал его горячими словами!
Того ли нет, кто нас, как солнце, озарил
И очи нам отверз бессмертными делами?
В кого уверовал раскольник и слепец,
Пред кем злой дух и тьма упали наконец!
И с огненным мечом, восстав, архангел грозный,
Он путь нам вековой в грядущем указал...
Но смутно понимал наш враг многоугрозный
80 И хитрым языком бесчестно клеветал...

Довольно!.. Бог решит меж ними и меж нами!
Но ты, страдалица, восстань и укрепись!
Живи на счастье нам с великими сынами
И за святую Русь, как ангел, помолись.
Взгляни, он весь в сынах, могущих и прекрасных;
Он духом в их сердцах, возвышенных и ясных;
Живи, живи еще! Великий нам пример,
Ты приняла свой крест безропотно и кротко...
Живи ж участницей грядущих славных дел,
90 Великая душой и сердцем патриотка!

Прости, прости еще, что смел я говорить,
Что смел тебе желать, что смел тебя молить!
История возьмет резец свой беспристрастный,
Она начертит нам твой образ светлый, ясный;
Она расскажет нам священные дела;
Она исчислит всё, чем ты для нас была.
О, будь и впредь для нас как ангел провиденья!
Храни того, кто нам ниспослан на спасенье!
Для счастия его и нашего живи
100 И землю русскую, как мать, благослови.

<На коронацию и заключение мира>

Умолкла грозная война!
Конец борьбе ожесточенной!..
На вызов дерзкой и надменной,
В святыне чувств оскорблена,
Восстала Русь, дрожа от гнева,
На бой с отчаянным врагом
И плод кровавого посева
Пожала доблестным мечом.
Утучнив кровию святою
10 В честном бою свои поля,
С Европой мир, добытый с боя,
Встречает русская земля.

Эпоха новая пред нами.
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очами...
Благослови, господь, царя!
Идет наш царь на подвиг трудный
Стезей тернистой и крутой;
На труд упорный, отдых скудный,
20 На подвиг доблести святой,
Как тот гигант самодержавный,
Что жил в работе и трудах,
И, сын царей, великий, славный,
Носил мозоли на руках!

Грозой очистилась держава,
Бедой скрепилися сердца,
И дорога родная слава
Тому, кто верен до конца.
Царю вослед вся Русь с любовью
30 И с теплой верою пойдет
И с почвы, утучненной кровью,
Златую жатву соберет.
Не русской тот, кто, путь неправый
В сей час торжественный избрав,
Как раб ленивый и лукавый,
Пойдет, святыни не поняв.

Идет наш царь принять корону...
Молитву чистую творя,
Взывают русских миллионы:
40 Благослови, господь, царя!
О ты, кто мановеньем воли
Даруешь смерть пли живишь,
Хранишь царей и в бедном поле
Былинку нежную хранишь:
Созижди в нем дух бодр и ясен,
Духовной силой в нем живи,
Созижди труд его прекрасен
И в путь святой благослови!

К тебе, источник всепрощенья,
50 Источник кротости святой,
Восходят русские моленья:
Храни любовь в земле родной!
К тебе, любивший без ответа
Самих мучителей своих,
Кто обливал лучами света
Богохулителей слепых,
К тебе, наш царь в венце терновом,
Кто за убийц своих молил
И на кресте, последним словом,
60 Благословил, любил, простил!

Своею жизнию и кровью
Царю заслужим своему;
Исполни ж светом и любовью
Россию, верную ему!
Не накажи нас слепотою,
Дай ум, чтоб видеть и понять
И с верой чистой и живою
Небес избранника принять!
Храни от грустного сомненья,
70 Слепому разум просвети
И в день великий обновленья
Нам путь грядущий освети!

ПРИМЕЧАНИЯ

НА ЕВРОПЕЙСКИЕ СОБЫТИЯ В 1854 ГОДУ

Печатается по беловому автографу: ЦГАОР, ф. III, отд. I, эксп. 214/13,
лл. 15-17 (приложен к отношению штаба отдельного Сибирского корпуса
управляющему III Отделением от 26 июня 1854 г.; вшит в дело "Об
инженер-поручике Федоре Достоевском").
Впервые напечатано: "Гражданин", 1883, No 1, "Литературные приложения",
стр. 3-7.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Биография, Приложения,
стр. 17-20.

НА ПЕРВОЕ ИЮЛЯ 1855 ГОДА

Печатается по писарской копии: ЦГВИА, ф. 395, оп. 291, д. 45, лл. 9-11
об. (3 л., 6 стр.; приложена к рапорту командира отдельного Сибирского
корпуса генерала-от-инфантерии Г. X. Гасфорта военному министру от 3
сентября 1855 г.).
Впервые напечатано: ЛН, т. 22-24, стр. 709-710,

<НА КОРОНАЦИЮ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА>

Печатается по писарской копии: ЦГВИА, ф. 395, оп. 291, д. 45, лл, 2527
(3 л., 5 стр.; приложена к письму генерала-от-инфантерии Г. X. Гасфорта к Н.
О. Сухозанету 2-му от 2 июня 1856 г.).
Впервые напечатано: ЛН, т. 22-24, стр. 719-721.

Помещенные в данном разделе три стихотворения Достоевского при жизни
писателя не публиковались. Первое из них - "На европейские события в 1854
году" - было написано в апреле 1854 г. и послано Достоевским, проходившим в
это время солдатскую службу в Семипалатинске, через его батальонного
командира Велихова начальнику штаба отдельного Сибирского корпуса
генерал-лейтенанту Яковлеву, откуда в официальном порядке было отправлено в
Петербург начальнику III Отделения Л. В. Дубельту с просьбой поместить его в
"С.-Петербургских ведомостях" (обращение Велихова в Управление III Отделения
собственной его императорского величества канцелярии см.: ЦГАОР, ф. III,
отд. I, эксп. 214/13, лл. 13-14). Но Дубельт не дал своего согласия на
печатание стихотворения.
Второе стихотворение - "На первое июля 1855 года" (день рождения
императрицы Александры Федоровны) - было написано летом 1855 г. и через
командира отдельного Сибирского корпуса генерала Г. X. Гасфорта передано
военному министру с просьбой "повергнуть его к стопам ее императорского
величества вдовствующей государыни императрицы". Весной 1856 г. было
написано третье стихотворение - (На коронацию и заключение мира) ("Умолкла
грозная война!.."), также пересланное в Петербург с просьбой, "если
признается возможным, исходатайствовать высочайшее соизволение на
напечатание оного в одном из петербургских периодических изданий" (ЛН, т.
22-24, стр. 708-719). Эта просьба не была удовлетворена.
Стихотворения свидетельствуют об отчаянных попытках Достоевского
вернуться в литературу. Этим же стремлением проникнуты и первые после
каторги письма к брагу: "У меня теперь много потребностей и надежд таких, об
которых я и не думал, но это всё загадки, и потому мимо <...>. Ведь позволят
же мне печатать лет через шесть, а может быть и раньше. Ведь много может
перемениться, а я теперь вздору не напишу. Услышишь обо мне" (см. письмо от
22 февраля 1854 г.).
Но при жизни Николая I попытка привлечь внимание высочайших сфер к
трагически безвыходному положению ссыльного литератора осталась
безрезультатной. Некоторое облегчение участи Достоевского последовало лишь в
конце 1855 г., после того как генерал Гасфорт, препровождая в Петербург
военному министру стихотворение "На первое июля 1855 года", просил присвоить
Достоевскому унтер-офицерский чин (ЛН, т. 22-24, стр. 708).
Приказ о производстве Достоевского в унтер-офицеры вышел 20 ноября 1855
г. Но писателю важнее всего было добиться разрешения печататься. Об этом
свидетельствуют письма к А. Е. Врангелю от 23 марта, 13 апреля и 23 мая 1856
г. "Посылаю стихи на коронацию и заключение мира, - писал Достоевский 23 мая
1856 г. - Хороши ли, дурны ли, но я послал здесь по начальству с просьбою
позволить напечатать. Просить же официально (прошением) позволения печатать,
не представив в то же время сочинения, по-моему, неловко. Потому я начал со
стихотворения. Прочтите его, перепишите и постарайтесь, чтобы оно дошло к
монарху". Стихотворение (На коронацию и заключение мира), сопровожденное
просьбой корпусного командира о предоставлении Достоевскому права
печататься, было переслано в Петербург. Но, как следует из доклада Военного
министерства от 17 сентября 1856 г., "его величество, согласившись на
производство Достоевского в прапорщики, приказал учредить за ним секретное
наблюдение впредь до совершенного удостоверения в его благонадежности и
затем уже ходатайствовать о дозволении ему печатать свои литературные труды"
(ЛН, т. 22-24, стр. 722).
Производство Достоевского в прапорщики состоялось 26 октября 1856 г. Но
разрешение печататься задерживалось до апреля 1857 г. (см. об этом
подробнее: "Былое", 1907, No 1, стр. 246 - приложение к письму Ф. М.
Достоевского к Э. И. Тотлебену от 24 марта 1856 г.).
Стихотворения 1854-1856 гг. Достоевский писал в невыносимо тяжелой для
него обстановке семипалатинской казармы, находясь в положении политического
ссыльного, не имевшего права на возвращение в литературу. Поэтому в оценке
лиц и событий он старался строго придерживаться официальных формул и клише
русской периодической печати периода Крымской войны, отражавшей
правительственные взгляды. Как установил Л. П. Гроссман, разрабатывая в
стихотворении "На европейские события в 1854 году" тему Восточной войны,
автор перенес в него ряд образов, общих для патриотической поэзии 1854 г.,
отвечавшей правительственной оценке войны и широко представленной в
тогдашних газетах. Таковы стихотворения Ф. Глинки "Ура" (СП, 1854, 4 января,
No 2), Н. Арбузова "Врагам России" (СП, 1854, 1 февраля, No 25), Н. Левашова
"Святая брань" (СП, 1854, 8 марта, No 54) и др. То же относится и к двум
другим стихотворениям (см.: Л. П. Гроссм а н. Гражданская смерть
Достоевского. ЛН, т. 22-24, стр. 683-692).
Так как Достоевский был связан при работе над всеми тремя своими
стихотворениями положением бывшего петрашевца и, создавая их, преследовал
прежде всего цель убедить правительственные сферы в своей "благонадежности",
чтобы вновь открыть себе дорогу в жизнь и в литературу, мы не можем с полной
определенностью судить по ним о личных настроениях автора в это время.
Однако несомненно, что Достоевский, как видпо из его писем к А. Н. Майкову
1856 г., был захвачен общим патриотическим воодушевлением, которое
переживали в эпоху Крымской войны широкие слои русского общества.
Напрашивается также достаточно обоснованное предположение, что именно в это
время сложилось его убеждение об особой роли России в борьбе за освобождение
славянских народов от турецкого владычества, которое позднее, в 1876-1877
гг., получило свое выражение на страницах "Дневника писателя". Наконец,
очевидно, что Достоевский, так же как большинство его современников (не
исключая Герцена), ожидал после смерти Николая I изменений в
правительственной политике и связывал со вступлением на престол Александра
II определенные политические надежды. Тем не менее у нас нет оснований
считать, что стихотворения 1854-1856 гг. означали отказ Достоевского от ряда
центральных идей петрашевцев и в особенности от отрицательной оценки
политического режима Николая I. Как показали произведения Достоевского
начала 1860-х годов, писатель вернулся из Сибири по-прежнему убежденным в
необходимости уничтожения крепостного права и проведения ряда других
коренных политических и общественно-экономических преобразований, хотя
развитие его взглядов на пути их проведения получило иное направление в
период выработки его "почвеннической" платформы, сформулированной в журналах
"Время" и "Эпоха".
Стихотворение "На европейские события в 1854 году" написано в связи с
обострившимся конфликтом между Россией, с одной стороны, и Англией и
Францией - с другой, после того как Англия и Франция объявили России войну.
Официальной причиной объявления войны было заступничество двух крупнейших
европейских христианских держав за Турцию и нежелание их поддержать Россию в
споре с Турцией о "святых местах" (Палестине) (см. об этом: Е. В. Тарле.
Крымская война. М.-Л., 1950, т. I, стр. 435-485). В "С.-Петербургских
ведомостях" в 1854 г. регулярно печатались сообщения под рубрикой "Восстания
христиан на Востоке" и статьи, сообщавшие о религиозных преследованиях
христиан мусульманами в Турции.
В стихотворении "На европейские события в 1854 году" Достоевский
вспоминал политическую ситуацию в Европе в 1831-1832 гг. (русско-польский
конфликт), о которой писал и Пушкин ("Клеветникам России"). Мысли о
славяно-русском единстве, гордость при воспоминаниях о событиях 1812 г.,
раздумья, омраченные чувством горечи (в связи с военными неудачами России:
для Пушкина - под Варшавой в 1831 г., для Достоевского - в Крымской войне),
сближают оба эти произведения (см. об этом: Мочульский, стр. 137, 138).
Желание Достоевского подражать оде "Клеветникам России" становится
особенно очевидным во второй половине стихотворения. Обращаясь, по примеру
Пушкина, к западным дипломатам и журналистам, он отвечает здесь на
обвинения, вызванные восточной политикой тогдашней России ("Писали вы, что
начал ссору русской...").
Следует отметить, что А. С. Хомяков, Ф. И. Тютчев и другие
поэты-славянофилы в первые месяцы после начала военных действий были склонны
связывать войну со своими политическими мечтаниями. Они рассматривали ее как
испытание, нужное России для ее возрождения, и вместе с тем как необходимое
средство для освобождения славянских народов из-под власти Турции и для
будущего торжества православного Востока над католическим Западом (см. об
этом: Е. В. Тарле. Крымская война, т. I, стр. 449-452). Но вскоре отношение
большей части славянофилов к войне изменилось: под влиянием поражений и
сдачи Севастополя в их среде, как и во всем русском обществе, резко
усилилось недовольство военной и политической системой Николая I.
Сопоставление стихотворения "На европейские события в 1854 году" с
двумя позднейшими - обращенными к вдове Николая I и к Александру II при его
коронации - делает вероятным вывод, что Достоевский в годы Крымской войны
пережил эволюцию, аналогичную той, какую пережили в это время широкие слои
русского общества. Если в стихотворении "На европейские события в 1854 году"
при всем обилии в нем официальных формул ощущается искреннее авторское
воодушевление, то патетические строки обоих позднейших стихотворений
производят холодное и вымученное впечатление. В стихотворении "На первое
июля 1855 года" акцент лежит уже не столько на событиях, переживаемых
Россией, сколько на личной судьбе автора: Достоевский напоминает императрице
о себе, призывая простить его и других подобных ему "отверженцев" перед
лицом постигших ее и всю Русь испытаний. В третьем стихотворении (На
коронацию и заключение мира) отчетливо звучит та же тема. В качестве высшего
примера для Александра II здесь выдвигается Христос, простивший на кресте
своим мучителям и оставивший человечеству завет всепрощения и любви.
Наряду с поэтическими формулами и фразеологическими оборотами,
восходящими к оде "Клеветникам России" ("Тянуться ль вам в одно с
богатырями..."- ср. у Пушкина: "Иль старый богатырь, покойный на
постеле..."), в стихотворениях есть другие реминисценции из Пушкина (ср.
начальные строки стихотворения "На первое июля 1855 года" со стихотворением
Пушкина "Полководец", 1835) и Лермонтова (ср. строку из стихотворения "На
европейские события в 1854 году": "И места много всем под небесами..." - со
стихотворением Лермонтова "Валерик", 1840: "Под небом места много всем...").
Стихотворение "На первое июля 1855 года" написано в жанре философских
од и элегий: Достоевскому могли служить образцами ода Г. Р. Державина на
смерть графини Румянцевой (1791), его же стихотворение "На кончину графа
Орлова" (1796), элегия В. А. Жуковского "На кончину ее величества королевы
Виртембергской" (1819). В стихотворении 1856 г. (На коронацию и заключение
мира) Достоевский скорее следовал типу ломоносовских од: см., например, оду
"На день восшествия на престол Елисаветы Петровны" (1746). В соответствии с
канонами этого жанра, восхваляя Россию, он прославлял ее будущее, которое
связывал с предстоящими политическими переменами. Нового царя, по
сложившейся традиции, автор называл преемником Петра, - "гиганта
самодержавного", тем самым побуждая его (хотя и робко) действовать в духе
великого реформатора.
О несовершенстве стихотворений М. М. Достоевский тогда же откровенно
писал брату: "Читал твои стихи и нашел их очень плохими. Стихи не твоя
специальность" (см. письмо от 18 апреля 1856 г. - Д, Письма, т. I, стр.
529).
Слухи о том, что Достоевский написал верноподданнические стихи,
распространились среди петербургских литераторов и вызвали возмущение и
насмешки в передовых кругах. В конце 1855 г. в "Современнике" был
опубликован фельетон И. И. Панаева "Литературные кумиры, дилетанты и проч."
(С, 1855, No 12, Современные заметки, стр. 235-243), где Достоевский был
обрисован в карикатурных тонах. По догадке А. Н. Лурье, фельетон этот был
вызван стихотворениями Достоевского (см.: Некрасов, т. VI, стр. 576-578;
ср.: Панаев, стр. 438).
На публикацию в 1883 г. стихотворения "На европейские события в 1854
году" резко и по сути своей несправедливо отозвался товарищ Достоевского по
заключению в омском остроге Шимон Токаржевский. Перерабатывая свои
воспоминания, написанные в начале 1860-х годов, Токаржевский включил
отрицательный отзыв об этом произведении и его авторе в главу, посвященную
Достоевскому (см.: S. Tokarzewski. Siedem lat katorgi. Warszawa, 1907, стр.
153-162), в которой написание стихотворений объясняется верноподданническими
побуждениями Достоевского. Отзыв этот приведен в статье "Ф. М. Достоевский
по воспоминаниям ссыльного поляка" (PC, 1910, No 3, стр. 611). Автор статьи
В. Храневич ввел туда ряд извлечений из книги Токаржевского (в собственном
переводе), главным образом для того, чтобы показать недостоверность его
мемуаров (см. об этом: наст, изд., т. IV).

Ст. 5-6. Уж лучше бы ос с домашними делами! - Имеется в виду внутренняя
политика Наполеона III, объявившего себя 2 декабря 1852 г. наследственным
императором Франции.
Ст. 30. И ваш союз давно не страшен нам! - 12 марта 1854 г. Англия и
Франция заключили с Турцией союзный договор, обязуясь поддерживать последнюю
в ее войне с Россией; 27 марта Англия, а 28 марта Франция объявили России
войну и вскоре заключили дипломатическое соглашение с правительствами
Австрии и Пруссии, гарантировавшее неучастие этих стран в войне.
Ст. 41. Писали вы, что начал ссору русской... - Обострение отношений
между Россией и Францией провоцировалось Наполеоном III и правительствами
Австрии, Пруссии и Англии, хотя и политика Николая I на Востоке была также
направлена на разжигание войны (см. об этом: Е. В. Тарле. Крымская война, т.
I, стр. 117-145).
Ст. 85-86. Христианин ~ защитник Магомета! - Почти дословное изложение
суждений официальной прессы. Ср., например: "Католитические интриганы во
Франции охотно протягивают руку приверженцам лжепророка, чтобы этим союзом
повредить православной церкви" (из статьи "Турецкие дела", напечатанной в
СПбВ, 1854, 4 февраля, No 28).
Ст. 91. Меч Гедеонов в помощь угнетенным... - Гедеон - библейский герой
(в переводе с древнееврейского языка - отважный воин), вступивший в неравную
борьбу с врагами - см.: Книга судей Израилевых"; гл. 6-8. Выражение "меч
Гедеонов" символизирует борьбу за святое дело.
Ст. 1-7. Когда настала вновь для русского народа ~ Тогда раздался вдруг
твой тихий, скорбный стон... - Николай I умер 18 февраля 1855 г., в разгар
Крымской войны.
Ст. 1. Умолкла грозная война! - Крымская война закончилась заключением
Парижского мира 18 (30) марта 1856 г.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

В список не включены сокращения, совпадающие с сиглами, указанными в
перечне источников текста к каждому произведению.

Места хранения рукописей

ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР
(Ленинград).
ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства
(Москва).
ЦГАОР - Центральный государственный архив Октябрьской революции
(Москва).
ЦГВИА - Центральный государственный военно-исторический архив (Москва).
ЦГИА - Центральный государственный исторический архив (Ленинград).

Печатные источники

Анненков - П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Гослитиздат, М.,
1960.
Анциферов - Н. П. Анциферов. Петербург Достоевского. Пгр., 1923.
Белинский - В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I-XIII.
Изд. АН СССР, М., 1953-1959.
Бельчиков - Н. Ф. Бельчиков. Достоевский в процессе петрашевцев. Изд.
"Наука", М., 1971.
Бем - А. Л. Бем. У истоков творчества Достоевского. Грибоедов, Пушкин,
Гоголь, Толстой и Достоевский. Изд. "Петрополис", Прага, 1936.
Библиотека - Л. Гроссман. Библиотека Достоевского. По неизданным
материалам. С прилож. каталога библиотеки Достоевского. Одесса, 1919.
Биография - Биография, письма и заметки из записной книжки. С портретом
Ф. М. Достоевского и приложениями. СПб., 1883 (Полное собрание сочинений Ф.
М. Достоевского, т. I). Вольф, Хроника - А. И. Вольф. Хроника петербургских
театров с конца 1826 до начала 1881 года, чч. I-III. СПб., 1877-1884.
Врангель - А. Е. Врангель. Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири.
1854-1856 гг. СПб., 1912.
Гоголь - Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I-XIV. Изд. АН
СССР, М., 1937-1952.
Гозенпуд - А. Гозенпуд. Достоевский и музыка. Изд. "Музыка", Л., 1971.
Григорович - Д. В. Григорович. Литературные воспоминания. Гослитиздат,
М., 1961.
Гроссман, Биография - Л. П. Гроссман. Достоевский. Изд. 2-е, испр. и
доп. Изд. "Молодая гвардия", М., 1965.
Гроссман, Жизнь и труды - Л. П. Гроссман. Жизнь и труды Ф. М.
Достоевского. Биография в датах и документах. Изд. "Academia", М.-Л., 1935.
Гроссман, Семинарий - Л. П. Гроссман. Семинарий по Достоевскому.
Материалы, библиография и комментарии. ГИЗ, М.- Пгр., 1922.
Д, Материалы и исследования - Ф. М. Достоевский. Материалы и
исследования. Под ред. А. С. Долинина. Изд. АН СССР, Л., 1935.
Добролюбов - Н. А. Добролюбов. Собрание сочинений, тт. I-IX.
Гослитиздат, М.-Л., 1961-1964.
Достоевский, А. М. - А. М. Достоевский. Воспоминания. Ред. и вступ.
статья А. А. Достоевского. "Изд. писателей в Ленинграде", 1930.
Достоевский и его время - Достоевский и его время. Изд. "Наука", Л.,
1971 (Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом)).
ДП - "Дневник писателя".
Д, Письма - Ф. М. Достоевский. Письма, тт. I -IV. Под ред. А. С.
Долинина. ГИЗ - "Academia" - Гослитиздат, М.-Л., 1928-1959.
ИВ - "Исторический вестник" (журнал).
Кирпичников - А. И. Кирпичников. Очерки по истории новой русской
литературы, т. I. Изд. 2-е, доп. М., 1903.
Кирпотин - В. Я. Кирпотин. Ф. М. Достоевский. Творческий путь (1821 -
1859). Гослитиздат, М., 1960.
ЛН - "Литературное наследство", тт. 1-83. Изд. АН СССР - "Наука", М.,
1931-1971. Издание продолжается.
Мартьянов - П. К. Мартьянов. Дела и люди века. Из старой записной
книжки, статьи и заметки, т. 3. СПб., 1896.
Миллер - О. Миллер. Публичные лекции. СПб., 1878.
Миллер, Русские писатели - О. Миллер. Русские писатели после Гоголя.
Очерки, речи и статьи. Ч. I. СПб., 1890.
Милюков - А. П. Милюков. Литературные встречи и знакомства. СПб., 1890.
Михайловский - Н. К. Михайловский. Литературно-критические статьи.
Гослитиздат, М., 1957.
Мочульский - К. Мочульский. Достоевский. Жизнь и творчество. Ymca
Press, Париж, 1947.
Некрасов - Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт.
I-XII. Гослитиздат, М., 1948-1953.
О Достоевском - О Достоевском. Сб. статей, вып. I-II. Под ред. А. Л.
Бема. Прага, 1929, 1933.
ОЗ - "Отечественные записки" (журнал).
Описание - Описание рукописей Ф. М. Достоевского. Под ред. В. С.
Нечаевой. М., 1957 (Библиотека СССР им. В. И. Ленина - Центр, гос. архив
литературы и искусства СССР - Институт русской литературы).
Панаев - И. И. Панаев. Литературные воспоминания. Ред. текста, вступ.
статья и прим. И. Ямпольского. Гослитиздат, М., 1950.
РВ - "Русский вестник" (журнал).
РЛ - "Русская литература" (журнал).
Родзевич - С. Родзевич. К истории русского романтизма (Э. Т. А. Гофман
и 30-40 гг. в нашей литературе). "Русский филологический вестник", 1917, т.
LXXVII, NoNo 1-2, отд. I, стр. 194-237.
Роазнблюм - Л. М. Розенблюм. (Примечания). В кн.: Ф. М. Достоевский.
Собрание сочинений, т. II. Гослитиздат, М., 1956, стр. 641-663.
PC - "Русская старина" (журнал).
РСл - "Русское слово" (журнал).
С - "Современник" (журнал).
Сб. Достоевский, II - Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы. Под ред.
А. С. Долинина. Сборник II. Л,-М., Изд. "Мысль", 1924.
СО - "Сын отечества" (журнал).
СП - "Северная пчела" (газета).
СПбВ - "С.-Петербургские ведомости" (газета).
Творчество Достоевского - Творчество Ф. М. Достоевского. Изд. АН СССР,
М., 1959 (АН СССР. Институт мировой литературы).
Тынянов - Ю. Тынянов. Достоевский и Гоголь. (К теории пародии). Изд.
"Оиояз", Пгр., 1921.
Фельетоны - Фельетоны 40-х годов. Под ред. Ю. Г. Оксмана. Изд.
"Асаdemia", M.-Л., 1930.
Фридлендер - Г. М. Фридлендер. Реализм Достоевского. Изд. "Наука",
М.-Л., 1964.
Чернышевский - Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. IXVI.
Гослитиздат, М., 1939-1953.
Шкловский - В. Шкловский. За и против. Заметки о Достоевском. Изд.
"Сов. писатель", М., 1957.
Эмиль - Ж.-Ж. Руссо. Эмиль, или О воспитании. Пер. М. А. Энгельгардта.
СПб., 1912.
Яновский - С. Д. Яновский. Воспоминания о Достоевском. "Русский
вестник", 1885, No 4, стр. 796-819.
1860 - Ф. М. Достоевский. Сочинения, тт. I-П. Изд. Н. А. Основского,
М., 1860.
1865 - Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений. Вновь
просмотренное и дополненное самим автором издание. Изд. Ф. Стелловского. Т.
I. СПб., 1865.
1866 - То же издание, т. III. СПб., 1866.

/ Поэзия / Достоевский Федор Михайлович / - Чтение (Весь текст)

• Читать книгу полностью (57 Кб)
• (34 Кб)
• Страницы:
  ,

Федор Михайлович Достоевский

Стихотворения и стихотворные наброски, шуточные стихи, пародии, эпиграммы

С чего взялась всесветная беда?

Кто виноват, кто первый начинает?

Народ вы умный, всякой это знает,

Да славушка пошла об вас худа!

Уж лучше бы в покое дома жить

Да справиться с домашними делами!

Ведь, кажется, нам нечего делить

И места много всем под небесами.

К тому ж и то, коль всё уж поминать:

Смешно французом русского пугать!

Знакома Русь со всякою бедой!

Случалось ей, что не бывало с вами.

Давил ее татарин под пятой,

А очутился он же под ногами.

Но далеко она с тех пор ушла!

Не в мерку ей стать вровень даже с вами;

Заморский рост она переросла,

Тянуться ль вам в одно с богатырями!

Попробуйте на нас теперь взглянуть,

Коль не боитесь голову свихнуть!

Страдала Русь в боях междоусобных,

По капле кровью чуть не изошла,

Томясь в борьбе своих единокровных;

Но живуча святая Русь была!

Умнее вы, – зато вам книги в руки!

Правее вы, – то знает ваша честь!

Но знайте же, что и в последней муке

Нам будет чем страданье перенесть!

Прошедшее стоит ответом вам, -

И ваш союз давно не страшен нам!

Спасемся мы в годину наваждений,

Спасут нас крест, святыня, вера, трон!

У нас в душе сложился сей закон,

Как знаменье побед и избавлений!

Мы веры нашей, спроста, не теряли

(Как был какой-то западный народ);

Мы верою из мертвых воскресали,

И верою живет славянский род.

Мы веруем, что бог над нами может,

Что Русь жива и умереть не может!

Писали вы, что начал ссору русской,

Что как-то мы ведем себя не так,

Что честью мы не дорожим французской,

Что стыдно вам за ваш союзный флаг,

Что жаль вам очень Порты златорогой,

Что хочется завоеваний нам,

Что то да се… Ответ вам дали строгой,

Как школьникам, крикливым шалунам.

Не нравится, – на то пеняйте сами,

Не шапку же ломать нам перед вами!

Не вам судьбы России разбирать!

Неясны вам ее предназначенья!

Восток – ее! К ней руки простирать

Не устают мильоны поколений.

И властвуя над Азией глубокой,

Она всему младую жизнь дает,

И возрожденье древнего Востока

(Так бог велел!) Россией настает.

То внове Русь, то подданство царя,

Грядущего роскошная заря!

Не опиум, растливший поколенье,

Что варварством зовем мы без прикрас,

Народы ваши двинет к возрожденью

И вознесет униженных до вас!

То Альбион, с насилием безумным

(Миссионер Христовых кротких братств!),

Разлил недуг в народе полуумном,

В мерзительном алкании богатств!

Иль не для вас всходил на крест господь

И дал на смерть свою святую плоть?

Смотрите все – он распят и поныне,

И вновь течет его святая кровь!

Но где же жид, Христа распявший ныне,

Продавший вновь Предвечную Любовь?

Вновь язвен он, вновь принял скорбь и муки,

Вновь плачут очи тяжкою слезой,

Вновь распростерты божеские руки

И тмится небо страшною грозой!

То муки братии нам единоверных

И стон церквей в гоненьях беспримерных!

Он телом божьим их велел назвать,

Он сам, глава всей веры православной!

С неверными на церковь воевать,

То подвиг темный, грешный и бесславный!

Христианин за турка на Христа!

Христианин – защитник Магомета!

Позор на вас, отступники креста,

Гасители божественного света!

Но с нами бог! Ура! Наш подвиг свят,

И за Христа кто жизнь отдать не рад!

Меч Гедеонов в помощь угнетенным,

И в Израили сильный Судия!

То царь, тобой, всевышний, сохраненный,

Помазанник десницы твоея!

Где два иль три для господа готовы,

Господь меж них, как сам нам обещал.

Нас миллионы ждут царева слова,

И наконец твой час, господь, настал!

Звучит труба, шумит орел двуглавый

И на Царьград несется величаво!

НА ПЕРВОЕ ИЮЛЯ 1855 ГОДА

Когда настала вновь для русского народа

Эпоха славных жертв двенадцатого года

И матери, отдав царю своих сынов,

Благословили их на брань против врагов,

И облилась земля их жертвенною кровью,

И засияла Русь геройством и любовью,

Тогда раздался вдруг твой тихий, скорбный стон,

Как острие меча, проник нам в душу он,

Бедою прозвучал для русского тот час,

Смутился исполин и дрогнул в первый раз.

Как гаснет ввечеру денница в синем море,

От мира отошел супруг великий твой.

Но веровала Русь, и в час тоски и горя

Блеснул ей новый луч надежды золотой…

Свершилось, нет его! Пред ним благоговея,

Устами грешными его назвать не смею.

Свидетели о нем – бессмертные дела.

Как сирая семья, Россия зарыдала;

В испуге, в ужасе, хладея, замерла;

Но ты, лишь ты одна, всех больше потеряла!

И помню, что тогда, в тяжелый, смутный час,

Когда достигла весть ужасная до нас,

Твой кроткий, грустный лик в моем воображеньи

Предстал моим очам, как скорбное виденье,

Как образ кротости, покорности святой,

И ангела в слезах я видел пред собой…

Душа рвалась к тебе с горячими мольбами,

И сердце высказать хотелося словами,

И, в прах повергнувшись, вдовица, пред тобой,

Прощенье вымолить кровавою слезой.

Прости, прости меня, прости мои желанья;

Прости, что смею я с тобою говорить.

Прости, что смел питать безумное мечтанье

Утешить грусть твою, страданье облегчить.

Прости, что смею я, отверженец унылой,

Но боже! нам судья от века и вовек!

Ты суд мне ниспослал в тревожный час сомненья,

И сердцем я познал, что слезы – искупленье,

Что снова русской я и – снова человек!

Но, думал, подожду, теперь напомнить рано,

Еще в груди ее болит и ноет рана…

Безумец! иль утрат я в жизни не терпел?

Ужели сей тоске есть срок и дан предел?

О! Тяжело терять, чем жил, что было мило,

На прошлое смотреть как будто на могилу,

От сердца сердце с кровью оторвать,

Безвыходной мечтой тоску свою питать,

Как узник бой часов, протяжный и унылый.

О нет, мы веруем, твой жребий не таков!

Судьбы великие готовит провиденье…

Но мне ль приподымать грядущего покров

И возвещать тебе твое предназначенье?

Ты вспомни, чем была для нас, когда он жил!

Быть может, без тебя он не был бы, чем был!

Он с юных лет твое испытывал влиянье;

Как ангел божий, ты была всегда при нем;

Вся жизнь его твоим озарена сияньем,

Озлащена любви божественным лучом.

Ты сердцем с ним сжилась, то было сердце друга.

И кто же знал его, как ты, его супруга?

Как ты, его любить, как ты, его понять?

Как можешь ты теперь забыть свое страданье!

Все, все вокруг тебя о нем напоминанье;

Куда ни взглянем мы – везде, повсюду он.

Ужели ж нет его, ужели то не сон!

О нет! Забыть нельзя, отрада не в забвеньи,

И в муках памяти так много утешенья!!

О, для чего нельзя, чтоб сердце я излил

И высказал его горячими словами!

Того ли нет, кто нас, как солнце, озарил

И очи нам отверз бессмертными делами?

В кого уверовал раскольник и слепец,

Пред кем злой дух и тьма упали наконец!

И с огненным мечом, восстав, архангел грозный,

Он путь нам вековой в грядущем указал…

Но смутно понимал наш враг многоугрозный

И хитрым языком бесчестно клеветал…

Довольно!… Бог решит меж ними и меж нами!

Но ты, страдалица, восстань и укрепись!

Живи на счастье нам с великими сынами

И за святую Русь, как ангел, помолись.

Взгляни, он весь в сынах, могущих и прекрасных;

Он духом в их сердцах, возвышенных и ясных;

Живи, живи еще! Великий нам пример,

Ты приняла свой крест безропотно и кротко…

Живи ж участницей грядущих славных дел,

Великая душой и сердцем патриотка!

Прости, прости еще, что смел я говорить,

Что смел тебе желать, что смел тебя молить!

История возьмет резец свой беспристрастный,

Она начертит нам твой образ светлый, ясный;

Она расскажет нам священные дела;

Она исчислит все, чем ты для нас была.

О, будь и впредь для нас как ангел провиденья!

Храни того, кто нам ниспослан на спасенье!

Для счастия его и нашего живи

И землю русскую, как мать, благослови.

Конец борьбе ожесточенной!…

На вызов дерзкой и надменной,

В святыне чувств оскорблена,

Восстала Русь, дрожа от гнева,

На бой с отчаянным врагом

И плод кровавого посева

Пожала доблестным мечом.

Утучнив кровию святою

В честном бою свои поля,

С Европой мир, добытый с боя,

Встречает русская земля.

Эпоха новая пред нами.

Надежды сладостной заря

Восходит ярко пред очами…

Благослови, господь, царя!

Идет наш царь на подвиг трудный

Стезей тернистой и крутой;

На труд упорный, отдых скудный,

На подвиг доблести святой,

Как тот гигант самодержавный,

Что жил в работе и трудах,

И, сын царей, великий, славный,

Носил мозоли на руках!

Грозой очистилась держава,

Бедой скрепилися сердца,

И дорога родная слава

Тому, кто верен до конца.

Царю вослед вся Русь с любовью

И с теплой верою пойдет

И с почвы, утучненной кровью,

Златую жатву соберет.

Не русской тот, кто, путь неправый

В сей час торжественный избрав,

Как раб ленивый и лукавый,

Пойдет, святыни не поняв.

Идет наш царь принять корону…

Молитву чистую творя,

Взывают русских миллионы:

Благослови, господь, царя!

О ты, кто мгновеньем воли

Даруешь смерть или живишь,

Хранишь царей и в бедном поле

Былинку нежную хранишь:

Созижди в нем дух бодр и ясен,

Духовной силой в нем живи,

Созижди труд его прекрасен

И в путь святой благослови!

К тебе, источник всепрощенья,

Источник кротости святой,

Восходят русские моленья:

Храни любовь в земле родной!

К тебе, любивший без ответа

Самих мучителей своих,

Кто обливал лучами света

Богохулителей слепых,

К тебе, наш царь в венце терновом,

Кто за убийц своих молил

И на кресте, последним словом,

Благословил, любил, простил!

Своею жизнию и кровью

Царю заслужим своему;

Исполни ж светом и любовью

Россию, верную ему!

Не накажи нас слепотою,

Дай ум, чтоб видеть и понять

И с верой чистой и живою

Небес избранника принять!

Храни от грустного сомненья,

Слепому разум просвети

И в день великий обновленья

Нам путь грядущий освети!

Я лечу, лечу обратно,

Я хочу упасть назад,

Так на свете всё превратно:

Нынче шах, а завтра мат.

«ОПИСЫВАТЬ ВСЕ СПЛОШЬ ОДНИХ ПОПОВ…»

Описывать всё сплошь одних попов,

По-моему, и скучно, и не в моде;

Теперь ты пишешь в захудалом роде;

Не провались, Л[еск]ов.

[БОРЬБА НИГИЛИЗМА С ЧЕСТНОСТЬЮ. (ОФИЦЕР И НИГИЛИСТКА.)]

В нашу Редакцию, как и во всякую, вместе с статьями удовлетворительными часто присылается авторами самый безрассудный хлам. Сочинители бывают странные. И все обидчиво требуют, чтобы их напечатали с гонораром. Хлам, конечно, нельзя печатать; но дурачество доходит иногда до гениальности. Одну из таких статей, да еще в стихах, помещаем ниже, надеясь удивить читателя. Чтоб быть добросовестными, мы снеслись с автором, не утаив истины, то есть что если и печатаем произведение его, то не иначе как верх нелепости. Он с гордостию дозволил – до того доходит иногда страстишка видеть себя напечатанным. Впрочем, он, наверно, надеется, что публика с нашим мнением не согласится. Скажем прямо: стихи нелепые. Мысль отчасти верна, но глупо выражена. Действительности никакой, ибо нигде не бывает таких портиков. А между тем как будто что-то и верно. Нигилистка объясняется хоть и глупо, но вполне по Дарвину. Офицер тоже выдерживает характер: эстетик и отличается позорною слабостью к полу (le sexe). Так что если б не было так глупо, то было бы, может быть, и умно. Вообще это произведение бездарности, одушевленной благородными чувствами. Впрочем, вот вся эта сцена в стихах с ее ретроградным заглавием.

Борьба нигилизма с честностью

(Сцена почище комедии)

Действующие.

Офицер, впрочем отставной и из Костромы, 40 лет, собой как и все; капельку толст. Со шпагой и при своем капитале. Желает исполнить закон. Но слышал о нигилистах и, прежде чем выбрать невесту, желает истребить их всех до единого. С этой целью прибыл в столицу. Читал не много, слышал не ясно. О фиктивном браке не имеет понятия, что и составляет фатум статьи. Губит себя излишним благородством души, хотя заметно неостроумен. Пылок. Поражается умом. При всякой новой идее стоит как баран, увидавший новые ворота; но, раскусив противуречие, мигом весь краснеет как индийский петух и сердится. Вообще глупая смесь бараньего и петушьего. Любит сладкое. Замечательно добрый человек.

Нигилистка, 22 года, стрижена. Особа путешествующая. Слушала лекции; делала ответы, видала виды. Хитра и пронырлива. Фанатична. Брюнетка, стройна, недурна очень и знает это. Напоминает осу. Любит горькое. Пропагандирует где попало, даже на лестницах.

Занавес подымается

Дрянной кирпичный портик, старый и выкрашенный желтою краскою. Двенадцать обколотых узеньких ступенек. Офицер с неопущенною шпагой наголо бежит вверх по ступенькам, кричит и желает истребить всех нигилистов. Навстречу ему медленно спускается нигилистка. Их взгляды встречаются. Офицер поражен; останавливается.

Нигилистка

Куда стремишься, офицер?

Стремлюсь освободить Россию!

Нигилистка (с вывертом)

Давно ль, мой милый «командер»,

Ты влопался в сию стихию?

Офицер (со строгостию)

Давно ль власы остригла ты?

Нигилистка (полузакрывая ресницы)

С тех пор как о вопросе женском

Познала первые мечты.

Офицер (пораженный снова)

Служив в просторе деревенском

Среди природной простоты,

Не мог познать я сих вопросов.

Во всем полку один лишь Носов,

Поручик, «Сына» получал.

Спрошу тебя как верный Росс,

Что значит женский сей вопрос?

Нигилистка

Мне кажется, что ты не рос.

Нигилистка

Но ты меня не понял.

Я говорю, что ты не рос,

Лишь в смысле том, что не дорос.

Твой каламбур меня не пронял.

Нигилистка

Но я сейчас тебя пройму.

Представь, что, снова в Кострому

В фиктивном браке возвратясь

И уж на церкви не крестясь,

Ты приступил со мной скорей

К распространению идей…

Офицер (ослабевая от удовольствия)

Как? Я с тобой в фиктивном браке!

Нигилистка

Что нужды? Костроме в пример!

Офицер (задумчиво)

В фиктивном браке близко к драке.

Нигилистка

Ты заврался, мой офицер!

И пропаганду и протест,

Мы первым делом натаскаем

Мешок лягушек со всех мест.

Офицер (быстро краснеет. Он никогда не слыхал о лягушках)

Лягушек? Слушай, нигилистка:

Смеешься надо мной ты низко!

Смотри! Хошь ты «прекрасный пол»…

(Показывает кулак)

Hигилистка

Какой ты дичи напорол!

Офицер (приставляя ко лбу перст, в полном недоумении)

В фиктивно-брачную квартиру

Мешок лягушек– на смех миру!…

Чтоб квакали у нас всё лето.

Скажи к чему нам пакость эта?!

Нигилистка (с учетверенным достоинством)

К тому, чтоб всех костромитянок

Стащить бездействия с лежанок!

Офицер (пораженный вновь)

А! вот что!… Но должна яснее

Ты выражаться бы сама…

(Невольно вкладывает шпагу в ножны)

Нигилистка

За гнев свой глупенький краснея

И неразвитие ума,

Пойми, что резать им лягушек

И этим обществу служить

Полезней, чем лишь для ватрушек

На кухне время проводить

Затем, внушив идею эту,

И чтобы время не терять,

Нам надо тотчас, в это ж лето,

Начать семейство разрушать!

Гм, гм! Постой: имея теток,

Дядей и множество кузин,

Могу ль, в домах их быв короток,

Нигилистка (со всем пылом пропаганды, отчего делается очень хорошенькою)

Стыдись! долгов ненужных бремя

Ты на себя наворотил!

Чего ты ждал, теряя время?

Какие мысли проводил?

Ну где увидишь ты в природе

Семейных уз, семейный гнет?

Кто узы брака в нашем роде

Меж рыб, зверей и птиц найдет?

Ну есть ли у коров кузины?

Иль – предрассудку послужа

Пойдет ли гусь на именины?

Офицер (окончательно пораженный)

Да, правда, у ежа нет теток!

Нигилистка

Ты поражен, ты пристыжен!

Офицер (в ужасной борьбе с честностью)

Касаться щекотливых ноток

Души перстам свободных жен

Легко не дам я! Вздор и враки!!

Скорей: как смотришь ты на браки?

Нигилистка (мигом подобравшись)

Но в чем? Скорее резюмируй!

Он дом купил и про квартиры

Я с удовольствием читал

И понял плод либерализма…

Статьи доходны нигилизма!

Особенно ж в статье о браке

Зимуют все прогресса раки!

О нигилистка! Слушай: лжешь ты!

В фиктивный брак меня зовешь ты?

Но ложа брачного закон

В «фиктивном» лучше ль огражден?

Свобода! Полезай кто хочет!

Нигилистка

О нет, как женщина захочет.

Ну вот! А я-то тут при чем?

Я ж муж!…

Нигилистка

В фиктивном браке

Живут втроем

Как три собаки!

Довольно, слушай, нигилистка,

Не подходи ко мне ты близко!

Не то я шпагу обнажу

И всю в тебя ее вонжу!…

Нигилистка (видя, что уже ничего не возьмешь, срывает маску)

Ага! сказался ретроград!

О, крепостничества Марат!

В «законном» счастье видишь ты!

В «законном» все твои мечты!

Тебе бы только под венец,

Эстетик, тряпка, леденец!

Юпитер! Можно ль это слушать!

Нигилистка

Иди домой, пора покушать

Нет, лучше выслушай еще -

Вкусней покамест горячо:

Когда к твоей законной женке

Придет приятель пошалить,

Тебе ль тогда, с твоей шпажонкой,

Права свои огородить!

Колпак! раскиснешь, не поверишь;

Сидеть тут будешь и уверишь

Себя же сам, что видел сон

Что не они – она и он!

Они заснут – сам дверь притворишь

И, чтобы милых не будить,

Пойдешь, будь ночь или ненастье,

Мечтая о законном счастье,

На двор смиренно побродить…

Устанешь, сядь тогда на стул.

О нигилистка! Караул!

Нигилистка бежит и, подобно тигрице, с хохотом прыгает со ступенек портика. Вот тут-то офицер и хотел было окончательно заколоть ее, но эстетика опять помешала делу: легкокрылая грациозность прыжка и обаятельная прелесть мелькнувшей из-под платья пяточки вдруг и сразу останавливают его столбом на месте и красного, подобно воротнику.

Занавес опускается

«КРАХ КОНТОРЫ БАЙМАКОВА…»

Крах конторы Баймакова,

Баймакова и Лури,

В лад созрели оба кова,

Два банкрутства – будет три!

Будет три, и пять, и восемь,

Будет очень много крахов

И на лето, и под осень,

И уж пишет критик Страхов

В трех статьях о спиритизме,

Из которых две излишних,

«ДОРОГО СТОЯТ ДЕТИШКИ…»

Дорого стоят детишки,

Анна Григорьевна, да,

Лиля да оба мальчишки -

Вот она наша беда!

«НЕ РАЗБОЙНИЧАЙ, ФЕДУЛ…»

Не разбойничай, Федул,

Не кричи во всю ты глотку

Ты хоть губы и надул,

Да не пьян, не пьешь же водку.

Не визжи и ты, Лилюк,

Будь хорошенькой девчонкой,

Будь ты общий всем нам друг,

А не злющей собачонкой.

Не сердись и ты мама…

Комментарии

(И. Д. Якубович, Е. И. Кийко, И. А. Битюгова)

СТИХОТВОРЕНИЯ И СТИХОТВОРНЫЕ НАБРОСКИ

Отдел открывают три стихотворения, написанные в 1854–1855 гг. в традиционном одическом жанре. Ими Достоевский, только что отбывший четырехлетний срок каторги в Омском остроге и после этого в соответствии с вынесенным ему по делу петрашевцев приговором проходивший солдатскую службу в Семипалатинске, пытался привлечь внимание правительства к своей судьбе, чтобы добиться хотя бы некоторого облегчения своей участи. Позднее Достоевский никогда не вспоминал об этих стихах, вызванных страстным желанием вернуться к литературной деятельности при почти полном отсутствии надежд на это до вступления на престол Александра I, вернувшего из Сибири декабристов и петрашевцев.

Иной характер имеют стихотворные замыслы и наброски 60-70-х годов.

Как свидетельствуют дошедшие до нас рукописи позднего Достоевского, дневник жены писателя и воспоминания его племянницы M A Ивановой, Достоевский любил импровизировать шуточные стихи. Публицистический же элемент, присущий таланту Достоевского, постоянная оглядка писателя в процессе обдумывания своих произведений на текущую злобу дня, на литературных друзей и врагов получили выражение наряду с его повествовательным художественным творчеством и публицистикой в полемических набросках стихотворного характера – пародиях и эпиграммах, которыми испещрены страницы его записных тетрадей.

Не имея самостоятельного художественного значения (и несоизмеримые в этом смысле с основным творчеством Достоевского – повествователя и романиста), его стихотворные шутки, пародии и эпиграммы интересны как своеобразная лаборатория, из которой впоследствии вышли генетически подготовленные ими гротескно-иронические «абсурдные» стихи капитана Лебядкина в «Бесах».

Некоторые наброски-пародии, эпиграммы, три рукописные редакции незавершенного стихотворного фельетона «Борьба нигилизма с честностью (Офицер и нигилистка)» (1864–1874) расширяют наше представление о Достоевском карикатуристе, сатирике, полемисте. Стихотворные послания к жене и детям – биографический источник, ценный при обрисовке быта семьи Достоевских в 70-х годах.

НА ЕВРОПЕЙСКИЕ СОБЫТИЯ В 1854 ГОДУ

Стихотворение написано в апреле 1854 г. в Семипалатинске, куда, после отбытия четырехлетнего срока каторги Достоевский прибыл в марте 1854 г для прохождения солдатской службы в 7 Сибирском линейном батальоне. Оно было представлено 1 мая 1854 г. командиром батальона полковником Беликовым в Штаб отдельного Симбирского корпуса с ходатайством автора «о дозволении поместить оное в «С.-Петербургских ведомостях». В свою очередь, начальник штаба генерал-лейтенант Яковлев 26 июня 1854 г. препроводил стихотворение управляющему III отделением е. и. в. канцелярии Л. В. Дубельту. Разрешения от III отделения на печатание не последовало. Автограф стихотворения так и остался в деле III отделения «Об инженер-поручике Федоре Достоевском»

Создавая стихи, Достоевский преследовал прежде всего цель убедить правительственные сферы в своей благонадежности и сделать попытку напечататься. Они написаны в связи с обострившимся конфликтом между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией – с другой, после того как Англия и Франция объявили России войну. 11 апреля 1854 г. в России был обнародован официальный манифест о войне. Непосредственным поводом к войне послужил спор с Турцией о «святых местах» в Иерусалиме и нежелание Англии и Франции поддержать в этом споре Россию. Газеты регулярно освещали ход событий, в частности «С.-Петербургские ведомости» имели постоянную рубрику «Восстание христиан на Востоке». Как установил Л. П. Гроссман, разрабатывая в стихотворении «На европейские события в 1854 году» тему Восточной войны, Достоевский перенес в него ряд образов, общих для патриотической поэзии 1854 г. Таковы стихотворения Ф. Глинки «Ура» (Сев. пчела. 1854. 4 янв. № 2), Н. Арбузова «Врагам России» (Там же 1 янв. № 25), Н. Леваршева «Святая брань» (Там же. 8 марта. № 54). Позднее Достоевский благосклонно отзывался о поэме А. Н. Майкова «Клермонский собор» из его сборника «1854-й год» (СПб., 1854), говоря о своем патриотическом воодушевлении в эпоху Крымской войны и о роли России «в нравственном» освобождении славян (XXVIII, кн. 1, 208). Несомненно, что писатель был захвачен общим патриотическим воодушевлением, которое переживали широкие слои русского общества; возможно, что именно в это время сложилось его убеждение об особой роли России в борьбе за освобождение славянских народов от турецкого владычества, которое позднее, в 1876–1877 гг., получило свое выражение на страницах его «Дневника писателя». Можно отметить также, что Достоевский обсуждал с братом возможность хлопот об его переводе на Кавказ (XXVIII, кн. 1, 173).

В своем стихотворении Достоевский вспоминал политическую ситуацию в Европе в 1831–1832 гг., русско-польский конфликт, о котором писал и Пушкин («Клеветникам России»). Мысли о славянско-русском единстве, гордость при воспоминаниях о событиях 1812 г. сближают оба эти произведения. Желание Достоевского подражать оде «Клеветникам России» особенно очевидно во второй половине стихотворения. Обращаясь по примеру Пушкина к западным дипломатам и журналистам, он отвечает здесь на обвинения, вызванные восточной политикой тогдашней России («Писали вы, что начал ссору русский…»).

Поэты-славянофилы в первые месяцы после начала военных действий были склонны рассматривать войну как испытание, нужное России для ее возрождения, и вместе с тем как средство для освобождения славянских народов из-под власти Турции и для будущего торжества православного Востока над католическим Западом.

Вскоре отношение большей части славянофилов к войне изменилось: под влиянием поражений и сдачи Севастополя в их среде, как и во всем русском обществе, резко усилилось недовольство военной политикой Николая I.

НА ПЕРВОЕ ИЮЛЯ 1855 ГОДА

Стихотворение написано в конце июня 1855 г. ко дню рождения вдовствующей императрицы Александры Федоровны (1798–1860). В связи со смертью в феврале 1855 г. Николая I у Достоевского, по свидетельству А. Е. Врангеля, «воскресла надежда на перемену […] участи– на амнистию». В марте 1855 г. в ознаменование начала царствования Александра II был обнародован «высочайший манифест», дававший право на производство Достоевского в унтер-офицерский чин. В начале июля 1855 г. в Семипалатинск с ревизией прибыл генерал-губернатор Западной Сибири и командующий отдельным Сибирским корпусом генерал Г. X. Гасфорт. По воспоминаниям А. Е. Врангеля, он на обеде у Гасфорта говорил с ним о Достоевском и просил представить императрице стихи «На первое июля 1855 года». Гасфорт отказал ему, добавив: «За бывших врагов правительства никогда я хлопотать не буду; если же в Петербурге сами вспомнят, то противодействовать я не буду». В июле 1855 г. А. Е. Врангель переслал стихотворение в Петербург, и оно через принца П. Г. Ольденбургского было передано императрице. В сентябре в Военное министерство поступило ходатайство от Г. X. Гасфорта от 13 августа о производстве писателя в унтер-офицеры, к ходатайству было приложено стихотворение «На первое июля 1855 года». 27 октября 1855 г. Инспекторский департамент Военного министерства «испрашивает» разрешение у военного министра на производство Достоевского в унтер-офицерский чин и запрашивает: «повелено ли будет» прилагаемые стихи «представить императрице Александре Федоровне». На этом представлении 18 ноября 1855 г. появилась резолюция военного министра князя Долгорукова «Всемилостивейше повелено: рядового Достоевского произвести в унтер-офицеры», строки доклада, касающиеся стихов, зачеркнуты рукою Долгорукова.

Осенью в Петербурге среди литераторов распространились слухи о написании Достоевским верноподданнических стихов, что вызвало возмущение в радикально настроенных кругах. В конце 1855 г. в «Современнике» появился фельетон И. И. Панаева «Литературные кумиры, дилетанты и проч.», где Достоевский был обрисован в карикатурных тонах.

О несовершенстве стихов откровенно писал брату M. M. Достоевский: «Читал твои стихи и нашел их очень плохими. Стихи не твоя специальность».

Стихотворение «На первое июля 1855 года» написано в жанре философских од и элегий: Достоевскому могли служить образцами ода Г. Р. Державина на смерть графини Румянцевой (1791), его же стихотворение «На кончину графа Орлова» (1796), элегия В. А. Жуковского «На кончину ее величества королевы Виртембергской» (1819). В соответствии с образцами Достоевский, восхваляя Россию, прославлял ее будущее, которое связывал с предстоящими политическими переменами. Однако акцент в стихотворении лежит не столько на событиях, переживаемых Россией, сколько на личной судьбе автора: Достоевский напоминает императрице о Себе, призывая простить его и других подобных ему «отверженцев» перед лицом постигших ее и всю Русь испытаний.

[НА КОРОНАЦИЮ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА]

Стихотворение написано весной 1856 г., когда Достоевский начал хлопоты о производстве в прапорщики в связи с «высокоторжественным днем коронации государя императора». Кроме того, в ходатайстве Достоевского, переданном генералом Э. И. Тотлебеном военному министру Н. О. Сухозанету 2-му, присутствовала просьба «дозволить ему литературные занятия с правом печатания, на узаконенных основаниях» (см.: XXVIII, кн. 1, 471). А. Е. Врангель извещал писателя о ходе хлопот. В письме от 23 мая 1856 г Достоевский писал Врангелю: «О, дай бог, чтоб моя судьба поскорее устроилась. Вы мне пишете прислать что-нибудь. Посылаю стихи на коронацию и заключение мира. Хороши ли, дурны ли, но я послал здесь по начальству с просьбою позволить напечатать […] Просить же официально (прошением) позволения печатать, не представив в то же время сочинения, по-моему, неловко. Потому я начал с стихотворения. Прочтите его, перепишите и постарайтесь, чтоб оно дошло к монарху» XXVIII, кн. 1, 232). Далее Достоевский обсуждает с Врангелем возможность передачи стихотворения официальным путем, через Г. X. Гасфорта, который едет в Петербург. Писарская копия стихотворения «На коронацию и заключение мира» была приложена к письму Г. X. Гасфорта к Н. О. Сухозанету от 2 июня 1856 г. Как следует из документов Военного министерства, хлопоты Тотлебена и Гасфорта были успешными лишь частично: «его величество, согласившись на производство Достоевского в прапорщики, приказал учредить за ним секретное наблюдение впредь до совершенного удостоверения в его благонадежности и затем уже ходатайствовать о дозволении ему печатать свои литературные труды». Стихотворение Достоевского было принято «к сведению» (XXVIII, кн. 1, 472), но так и осталось ненапечатанным в делах военного ведомства.

ШУТОЧНЫЕ СТИХИ, ПАРОДИИ, ЭПИГРАММЫ

ЭПИГРАММА НА БАВАРСКОГО ПОЛКОВНИКА

Датируется серединой 1864 г., так как записана рядом с набросками к «Крокодилу» (см. наст. изд. Т. 4). Эпиграмма задумана как пародия на стихи, печатавшиеся в 1860-х годах в газете А. А. Краевского «Голос». Ее текст находится в тетради среди ряда других полемических заметок, направленных против этой газеты. По-видимому, «автор» эпиграммы был задуман как тип «русского за границей», который «теряет употребление русского языка и русских мыслей».

[ОПИСЫВАТЬ ВСЕ СПЛОШЬ ОДНИХ ПОПОВ…]

Эпиграмма на Н. С. Лескова написана в 1873–1874 гг., в пору завершения им или публикации романа «Захудалый род. Хроника князей Протозановых…» (Рус. вести. 1874. № 7, 8 и 10), упомянутого Достоевским в третьей строке («теперь ты пишешь в захудалом роде»).

[БОРЬБА НИГИЛИЗМА С ЧЕСТНОСТЬЮ (ОФИЦЕР И НИГИЛИСТКА)]

Датируется 1864–1873 гг. В середине 1864 г. Достоевский записал в тетради название будущего произведения, характеристику его героини – «нигилистки» и наметил некоторые детали. Две записи – каламбур, основанный на игре слов «Росс – рос», и эпизод, обозначенный словами «Голенькая ножка», – получат развитие в позднейших более развернутых разработках этого сюжета, относящихся – первая ко второй половине 1864 – началу 1865 г., а вторая – к последним месяцам 1873 г. Приписанная героине попытка восстать против «родительской власти» и «наказать ее гласностью», направив корреспонденцию в газету «Волос» (в «Голос» А. А. Краевского), объединяет заметки с рассказом «Крокодил», в черновиках и в основном тексте которого также содержатся выпады против «Голоса» и его издателя. Предварительные наброски к «Крокодилу» свидетельствуют, что Достоевский собирался включить стихи об офицере и нигилистке в состав рассказа. После иронического определения понятия «нигилизм», сущность которого, по словам одних, будто бы состоит «в стрижении женских волос», а по мнению других – «в отрицании всего существующего», в планах «Крокодила» следует запись: «Достал стишки: «Офицер и нигилистка». – С учением соглашаюсь» (V, 326). Возможно, что и в проекте «Главы 3» (с описанием встречи друга проглоченного чиновника с его женою и ее «увлечения» этим другом) под названием «стихи на нигилистов» мыслились те же «стишки». Одно время предполагалось, что нигилистка будет фигурировать в рассказе как особый персонаж: она явится к крокодилу, чтобы обсудить с чиновником вопросы женской эмансипации и вопрос о боге. Среди черновых заметок к «Крокодилу» есть следующая: «Если у гусей нет теток, стало быть, тетки – предрассудок» (V, 327). Смысл этой сентенции проясняется при сопоставлении с соответствующими стихотворными строками «Офицера и нигилистки».

Как и «Крокодил», фельетон «Офицер и нигилистка» вплетается в полемику, которую вели журналы братьев Достоевских «Время», а позднее «Эпоха» с различными общественно-литературными течениями русской журналистики тех лет, в том числе с «Современником» и «Русским словом».

В начале следующего 1865 г. в «Эпохе» Достоевский намеревался продолжить начатую на страницах журнала полемику, но работа над фельетоном не была доведена им до конца, а вскоре прекратилось издание «Эпохи».

О своем замысле Достоевский вспомнил вновь во второй половине 1873 или в начале 1874 г., в пору участия в «Гражданине». В те годы в связи с открытием высших женских курсов в Петербурге и Москве вновь возрос интерес к женскому вопросу. Под редакцией Г. Е. Благосветлова с 1866 г. начал выходить журнал «Дело», продолжавший традиции «Русского слова» и также популяризировавший труды по естествознанию и физиологии Т. Г. Гексли, Я. Молешотта, М. Фарадея, Д. Тиндаля, А. Баркера и др. О Ч.Дарвине и его учении в конце 60-x-начале 70-х годов в «Деле» неоднократно писал известный публицист В. О. Португалов. Журнал часто помещал и «хронику женского дела» – тема, которая получила специальное развитие в статьях Благосветлова «На что нам нужны женщины?» (Дело. 1869. № 7), «Женский труд и вознаграждение его» (Дело. 1870. № 2), в серии статей С. С. Шашкова «Исторические судьбы женщины» (Дело. 1869. № 9-12; 1871. № 1–4), в работе А. П. Щапова «Положение женщины в России по допетровскому воззрению» (Дело. 1873. № 4, 6) и т. д. «Гражданин» вступил в полемику с демократической журналистикой по этим вопросам еще до прихода в него Достоевского. В статьях В. В. Мещерского (Гражданин. 1872. № 9, 10 и 31) отстаивался тезис о том, что «женщина призвана быть второю, нераздельною от мужчины, половиною человека, в неразрывном с ним единении осуществляющею свое назначение в обществе: рождать и воспитывать детей». Позиция Достоевского, судя по «Двум заметкам редактора» в № 27 «Гражданина» за 1873 г., предисловию к статье Л. Ю. Кохновой и корреспонденции «Наши студентки» в № 13 и 22 «Гражданина» за тот же год, была иной. В первой из названных заметок по крайней мере отстаивается тезис, согласно которому «всеобщее образование женщины внесет новую, великую интеллигентную и нравственную силу в судьбы общества и человечества».

Новая редакция фельетона возникла в середине 1873 г. и предназначалась для «Последней странички» «Гражданина», но не появилась в ней.

[КРАХ КОНТОРЫ БАЙМАКОВА…]

Два варианта этого стихотворного наброска датируются декабрем 1876 г. Поводом к их написанию послужило банкротство двух петербургских банкирских контор Баймакова и Лури, происшедшее в конце 1876 г., в частности, о несостоятельности «Товарищества на вере Ф. П. Баймаков и К 0 » сообщалось в «Биржевых ведомостях» от 4 декабря 1876 г. (№ 335). В той же тетради, в которую занесен второй вариант стихов, содержится непосредственный отклик Достоевского на указанное событие, помеченный 5 декабря. О прожектерстве Ф. М. Баймакова (1831–1907), бывшего в 1875–1877 гг. арендатором «С.-Петербургских ведомостей», писал в декабре 1876 г. во «Внутреннем обозрении» «Отечественных записок» и Г. З. Елисеев, отмечая, что Баймаков, не имея «никаких собственных капиталов», «спокойно и светло смотрел в будущее, не верил возможности своего крушения», ибо «не допускал и мысли, чтобы правительство могло попустить рушиться его учреждению», и «смотрел на себя […] не как на биржевого афериста, спекулянта и игрока, а как на благодетеля для людей с маленькими капиталами» (Отеч. зап 1876 № 12. С. 256).

Как «знаменья времени» наряду с «крахом» Баймакова и Лури в стихах упоминается увлечение спиритизмом, которое охватило широкие круги русского общества в середине 1870-х годов и было подкреплено авторитетами профессоров Петербургского университета – зоолога Н. П. Вагнера и известного химика А. М. Бутлерова. В январском, мартовском и апрельском выпусках «Дневника писателя» за 1876 г. Достоевский уделил внимание спиритизму Успех спиритизма автор «Дневника» объяснял тем, что в силу охватившего русское общество «беспокойства» «метаний», «искания» нравственной опоры, «каждая самая беспутная даже идейка, если только в ней предчувствуется хоть малейшая надежда что-нибудь разрешить, может надеяться на несомненный успех».

В стихах упомянуты полемические статьи H. H. Страхова, опубликованные под общим названием «Три письма о спиритизме» в № 41–42, 43 и 44 «Гражданина» за 1876 г. от 15, 22 и 29 ноября (перепеч. в кн.: Страхов Н. О вечных истинах (Мой спор о спиритизме). СПб., 1887)

[ДОРОГО СТОЯТ ДЕТИШКИ…]

Шуточное стихотворение 1876–1877 гг., обращенное к жене писателя А. Г. Достоевской.

[НЕ РАЗБОЙНИЧАЙ, ФЕДУЛ…]

Шуточные стихи обращены к сыну, дочери и жене, записаны на обороте второго листа почтовой бумаги. На первой странице того же листа – записи, связанные с романом «Братья Карамазовы» и предназначавшиеся для письма от 2 декабря 1879 г. к издателю «Русского вестника». Этим временем, вероятно, следует датировать и данные стихи.

Примечания

Уж лучше бы – с домашними делами! – Имеется в виду внутренняя политика Наполеона III, объявившего себя 2 декабря 1852 г. императором Франции.

И ваш союз давно не страшен нам. – 12 марта 1854 г. Англия и Франция заключили с Турцией союзный договор, обязуясь поддерживать ее в войне с Россией, и вскоре состоялось дипломатическое соглашение с правительством Австрии и Пруссии о их неучастии в войне.

Писали вы, что начал ссору русский… – Обострение отношений между Россией и Францией провоцировалось Наполеоном III и правительством Австрии, Пруссии и Англии, однако и политика Николая I на Востоке также была направлена на разжигание войны (см.: Тарле Е. В. Крымская война. Т. 1. С. 117–145).

Христианин – защитник Магомета! – Почти дословное суждение официальной прессы. См., например: Санктпетербургские ведомости. 1854. 4 февр. № 28: статья «Турецкие дела».

Меч Гедеонов в помощь угнетенным… – Библейский герой Гедеон (в переводе с древнееврейского его имя значит – отважный воин), вступивший в неравную борьбу с врагами (см.: Библия. Книга судей Израилевых, гл. 6–8). Выражение «меч Гедеонов» символизирует борьбу за святое дело.

Когда настала вновь для русского народа ~ Тогда раздался вдруг твой тихий, скорбный стон. – Николай I умер 18 февраля 1855 г., в разгар Крымской войны.

Он с юных лет твое испытывал влиянье. – Николай I был обручен с дочерью прусского короля принцессой Шарлоттой, принявшей впоследствии (в 1815 г.) имя Александра Федоровна.

Умолкла грозная война! – Крымская война закончилась заключением Парижского мира 18(30) марта 1856 г.

Как тот гигант самодержавный… – Нового царя в соответствии с каноном жанра ломоносовской оды, которому следовал Достоевский, он называл преемником Петра, тем самым побуждая Александра II действовать в духе великого реформатора.

Идет наш царь принять корону. – Коронация Александра II состоялась 26 августа 1856 г. Достоевский писал, что в Семипалатинске, как и по всей России, «день празднования коронации […] был проведен и торжественно и весело» (XXVIII, кн. 1, 264).

Просят не смешивать с редакцией «Гражданина». Иногда (но не всегда) редакция «Последней странички» поручается другой посторонней редакции, соответственно к тому предназначенной.

Нигилистка объясняется ~ вполне по Дарвину. – В № 29 «Гражданина» от 6 июля 1873 г. была опубликована рецензия H. H. Страхова на третье издание русского перевода книги Ч. Дарвина «О происхождении видов» Отмечая, что труд Дарвина читается «не только специалистами, а массою публики, людьми, питающими притязание на образованность и просвещение», автор подчеркивает, что непонимание теории Дарвина его последователями приводит к извращению мысли ученого, она получает «самый превратный смысл» и в таком виде широко распространяется среди «простодушных читателей». Страхов считал, что последователи Дарвина провозгласили механический взгляд на природу, в то время как сам Дарвин его не придерживался, «а только попытался свести чудесное устройство организмов на случайное приспособление» (с. 810–811). Позднее, в черновых планах к «Братьям Карамазовым» Достоевский сопоставит отношение к учению Дарвина и к богу, рассматривая то и другое как предмет веры (см.: XV, 307).

…один лишь Носов, // Поручик «Сына» получал, // Но о вопросах «Сын» молчал… – «Сын отечества» – журнал политический, ученый и литературный, умеренно-либерального направления, издававшийся в Петербурге в 1856-186l гг. А. В. Старчевским.

Стыдись! долгов ненужных бремя ~ есть ли тетка у ежа? – В этой строфе ощущается пародирование Достоевским первого объяснения Онегина с Татьяной («Евгений Онегин», гл. 4, стр. XIII–XVI).

Вы нас учили рукодельям ~ каждый год детей рождать. – Ср.: «Мы все учились понемногу…» («Евгений Онегин», гл. 1, стр. V).

И ретроградно, от безделья, // Вам каждый год детей рождать. – Г. Е. Благосветлов писал в 1869 г. в статье «На что нам нужны женщины?»: «…кто, кроме идиота, решится в наше время утверждать, что все земное назначение женщины в том, чтобы родить детей и быть в вечном и безусловном повиновении у своего деспота» (Дело. 1869. № 7. Отд. П. С. 3).

Не верю я всем этим штукам~ поверь! – Этот отрывок ассоциативно связан со стихотворением Пушкина «Демон» (1823): «Не верил он любви, свободе…»

Он дом купил и про квартиры // Статью лихую накатал. – В записной тетради 1876–1877 гг. Достоевский несколько раз возвращается к теме покупки Благосветловым «на свой либерализм» дома в Петербурге на углу Надеждинской и Манежной. В «Офицере и нигилистке» автор иронически соотносил этот факт со статьей «Квартирный вопрос на Западе и у нас», опубликованной в «Деле» (1873, № 5, 7–8) и подписанной псевдонимом «H. H.».

…останавливают его столбом на месте и красного, подобно воротнику. – Стоячий красный воротник был принадлежностью мундира полицейских чинов: станового пристава, околоточного надзирателя и городового унтер-офицера.

…показывается тень как бы Андрея Краевского. – «Тень Краевского» – сатирический символ «гласности» в либеральном ее понимании.

…о всеобщем ерундизме. H. H. Страхов в «Письме первом»– «Идолы»– писал «Люди вообще живут легкомысленно, без больших запросов и отчетов; но то легкомыслие, с которым относятся к спиритизму, выходит из ряда вон, превышает обыкновенною меру, и потому его можно выводить из свойств самого спиритизма» (Гражданин. 1876. № 41–42. С. 981).

…и о гривенниках лишних. – В третьем письме – «Границы возможного» – Страхов сравнивал спиритический сеанс с «экспериментом» с кучкой гривенников, разбитой на две в 11 и 19 монет. «Смотрите, – писал Страхов, – я их смешиваю в одну кучку и считаю, сколько вышло. Вы думаете, конечно, тридцать; оказывается, 31, т. е. один гривенник лишний» Далее он приводил еще несколько образцов подобных экспериментов с гривенниками, остроумно заключая: «Я могу сослаться на множество причин и могу дать моим опытам большое разнообразие. Например, я устрою у себя музыку и стану наблюдать, как будут складываться и разделяться гривенники под эту музыку…» (Гражданин. 1876. № 44. С. 1057).

Его улыбка — где он взял её? —
Согрела всех мучительно-влюблённых,
Униженных, больных и оскорблённых,
Кошмарное земное бытиё.
Угармонированное своё
В падучей сердце — радость обречённых,
Истерзанных и духом исступлённых —
В целебное он превратил
Все мукой опрокинутые лица,
Все руки, принуждённые сложиться
В крест на груди, все чтущие закон,
Единый для живущих — Состраданье,
Все чрез него познали оправданье,
И — человек почти обожествлён.

Игорь Северянин

Великий гений и пророк
Рабом пера себя нарекший.
Пропитан болью каждый слог,
Кровавым месивом протекший.
С крутого берега Невы
Смотрел он вглубь ночного неба,
Не снять с России головы,
Настанет время — хватит хлеба.
Для всех убогих и больных,
Униженных и оскорблённых
Изыдут бесы из людских
Умов лихих и просветлённых.
России жить да процветать,
Хранить нетленную идею,
Которой точно не сломать,
Её ни чёрту, ни злодею.
По праву всех рассудит бог,
Познав и горе и смятенье,
Сибирский каторжный острог
Он принял словно воскресенье.
От жизни прошлой и слепой,
От бывших доводов и планов
Он углубился с головой
В бурлящем омуте романов.
Узрев надёжный верный путь,
Махнув рукой на брешь в кармане,
Он начал безустанно гнуть
Россию к милости и славе.

Голиков Сергей

Отчества великие слыли на Руси.
Ты подол старинушки возьми, перетряси!
Люди волевые шли сквозь бури в рост.
В их них именах — становая кость…
Пахари и воины — это не отнять,
И в моря ходили не за пядью пядь.
И в морской пучине честь не утопили —
Подвиги и ныне — кругосветок мили.
Каждому ль вот, отчество — на роду — судьбой…
Век у человечества короткий, не простой.
Были для отечества верные сыны —
Сила вся купечества — для Руси тылы.
Так державной стала некогда страна,
Правды не коснёмся — сути всей и дна.
Что-то и чернилось, подменялось злом…
Свет нам открывался познанием — окном.
И вставал со словом Александр Невский…
И над словом с отчеством —
Фёдор Достоевский!

Дружечков Вячеслав

Памяти Достоевского Ф. М.

Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя, —
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица, —
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.

Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх…
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее, —
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее!..

Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть — любовь!.. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет, —
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает…

И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..

Надсон Семен

Достоевский

Начало всех начал его. В ту ночь
К нему пришли Белинский и Некрасов,
Чтоб обнадежить, выручить, помочь,
Восторга своего не приукрасив,
Ни разу не солгав. Он был никем,
Забыл и о науке инженерной,
Стоял, как деревянный манекен,
Оцепеневший в судороге нервной.

Но сила прозы, так потрясшей двух
Его гостей — нет, не гостей, а братьев…
Так это правда — по сердцу им дух
Несчастной рукописи?.. И, утратив
Дар слова, — господи, как он дрожал,
Как лепетал им нечленораздельно,
Что и хозяйке много задолжал
За комнату,
что в муке трехнедельной
Ждал встречи на Аничковом мосту
С той девушкой, единственной и лучшей…

А если выложить начистоту, —
Что ж, господа, какой счастливый случай,
Он и вино припас, и белый хлеб.
У бедняков бывают гости редко.
Простите, что он пылок и нелеп!
Вы сядьте в кресла. Он — на табуретку.

Вот так он и молол им сущий вздор
В безудержности юного доверья.
А за стеной был страшный коридор.
Там будущее пряталось за дверью,
Присутствовал неведомый двойник,
Сосед или чиновник маломощный,
Подслушивал, подсматривал, приник
Вплотную к самой скважине замочной.

С ним встреча предстоит лицом к лицу.
Попробуйте и на себя примерьте
То утро на Семеновском плацу,
И приговор, и ожиданье смерти,
И каторгу примерьте на себя,
И бесконечный миг перед падучей,
Когда, земное время истребя,
Он вырастет, воистину грядущий!

Вот каменные призраки громад,
Его романов пламенные главы
Из будущего близятся, гремят,
Как горные обвалы. Нет — облавы
На всех убийц, на всех самоубийц.
В любом из них разорван он на части.
Так воплотись же, замысел! Клубись,
Багряный дым — его тоска и счастье!

Нет будущего! Надо позабыть
Его помарок черновую запись.
Некрасов и не знает, может быть,
Что ждет его рыдающий анапест.
А вот Белинский харкает в платок
Лохмотьями полусожженных легких.
И ночь темным-темна. И век жесток —
Равно для всех, для близких и далеких.

Кончалась эта ночь. И, как всегда,
В окне серело пасмурное утро,
Спасибо вам за помощь, господа!
Приход ваш был придуман очень мудро.
Он многого не досказал еще,
В какой живет он муке исполинской.
Он говорил невнятно и общо.
Молчал Некрасов. Понимал Белинский.

Антокольский Павел

Представляешь, каким бы поэтом —
Достоевский мог быть? Повезло
Нам — и думать боюсь я об этом,
Как во все бы пределы мело!
…

И в какую бы схватку ввязалась
Совесть — с будничной жизнью людей.
Революция б нам показалась
Ерундой по сравнению с ней.

До свидания, книжная полка,
Ни лесов, ни полей ни лугов,
От России осталась бы только
Эта страшная книга стихов!

Кушнер А.

К роману Ф. М. Достоевского

Преступленье, наказанье —
Это в жизни есть всегда.
Преступленье — это принцип,
Наказанье — это совести терзанья.
Совершил Родион преступленье,
Совершил за принцип свой,
Но заела совесть за такое ремесло.
Человека то убил, но
Принцип свой не победил.
Он мучился очень, ночи не спал,
И Соне о принципе все расказал.
Она начала Родиона молить:
«Прими наказанье за этот порыв —
Совести своей успокоишь призыв!»
Наказанье с неохотой принял Родион.
В Сибире, в остроге, поселили его.
Прошло восемь лет, свобода опять.
Раскольников с Соней счастья хотят…

С чего взялась всесветная беда?
Кто виноват, кто первый начинает?
Народ вы умный, всякой это знает,
Да славушка пошла об вас худа!
Уж лучше бы в покое дома жить
Да справиться с домашними делами!
Ведь, кажется, нам нечего делить
И места много всем под небесами.
К тому ж и то, коль всё уж поминать:
Смешно французом русского пугать!

Знакома Русь со всякою бедой!
Случалось ей, что не бывало с вами.
Давил ее татарин под пятой,
А очутился он же под ногами.
Но далеко она с тех пор ушла!
Не в мерку ей стать вровень даже с вами;
Заморский рост она переросла,
Тянуться ль вам в одно с богатырями!
Попробуйте на нас теперь взглянуть,
Коль не боитесь голову свихнуть!

Страдала Русь в боях междоусобных,
По капле кровью чуть не изошла,
Томясь в борьбе своих единокровных;
Но живуча святая Русь была!
Умнее вы, – зато вам книги в руки!
Правее вы, – то знает ваша честь!
Но знайте же, что и в последней муке
Нам будет чем страданье перенесть!
Прошедшее стоит ответом вам, -
И ваш союз давно не страшен нам!

Спасемся мы в годину наваждений,
Спасут нас крест, святыня, вера, трон!
У нас в душе сложился сей закон,
Как знаменье побед и избавлений!
Мы веры нашей, спроста, не теряли
(Как был какой-то западный народ);
Мы верою из мертвых воскресали,
И верою живет славянский род.
Мы веруем, что бог над нами может,
Что Русь жива и умереть не может!

Писали вы, что начал ссору русской,
Что как-то мы ведем себя не так,
Что честью мы не дорожим французской,
Что стыдно вам за ваш союзный флаг,
Что жаль вам очень Порты златорогой,
Что хочется завоеваний нам,
Что то да се… Ответ вам дали строгой,
Как школьникам, крикливым шалунам.
Не нравится, – на то пеняйте сами,
Не шапку же ломать нам перед вами!

Не вам судьбы России разбирать!
Неясны вам ее предназначенья!
Восток – ее! К ней руки простирать
Не устают мильоны поколений.

И властвуя над Азией глубокой,
Она всему младую жизнь дает,
И возрожденье древнего Востока
(Так бог велел!) Россией настает.
То внове Русь, то подданство царя,
Грядущего роскошная заря!

Не опиум, растливший поколенье,
Что варварством зовем мы без прикрас,
Народы ваши двинет к возрожденью
И вознесет униженных до вас!
То Альбион, с насилием безумным
(Миссионер Христовых кротких братств!),
Разлил недуг в народе полуумном,
В мерзительном алкании богатств!
Иль не для вас всходил на крест господь
И дал на смерть свою святую плоть?

Смотрите все – он распят и поныне,
И вновь течет его святая кровь!
Но где же жид, Христа распявший ныне,
Продавший вновь Предвечную Любовь?
Вновь язвен он, вновь принял скорбь и муки,
Вновь плачут очи тяжкою слезой,
Вновь распростерты божеские руки
И тмится небо страшною грозой!
То муки братии нам единоверных
И стон церквей в гоненьях беспримерных!

Он телом божьим их велел назвать,
Он сам, глава всей веры православной!
С неверными на церковь воевать,
То подвиг темный, грешный и бесславный!
Христианин за турка на Христа!
Христианин – защитник Магомета!
Позор на вас, отступники креста,
Гасители божественного света!
Но с нами бог! Ура! Наш подвиг свят,
И за Христа кто жизнь отдать не рад!

Меч Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То царь, тобой, всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы твоея!
Где два иль три для господа готовы,
Господь меж них, как сам нам обещал.
Нас миллионы ждут царева слова,
И наконец твой час, господь, настал!
Звучит труба, шумит орел двуглавый
И на Царьград несется величаво!

НА ПЕРВОЕ ИЮЛЯ 1855 ГОДА

Когда настала вновь для русского народа
Эпоха славных жертв двенадцатого года
И матери, отдав царю своих сынов,
Благословили их на брань против врагов,
И облилась земля их жертвенною кровью,
И засияла Русь геройством и любовью,
Тогда раздался вдруг твой тихий, скорбный стон,
Как острие меча, проник нам в душу он,
Бедою прозвучал для русского тот час,
Смутился исполин и дрогнул в первый раз.

Как гаснет ввечеру денница в синем море,
От мира отошел супруг великий твой.
Но веровала Русь, и в час тоски и горя
Блеснул ей новый луч надежды золотой…
Свершилось, нет его! Пред ним благоговея,
Устами грешными его назвать не смею.
Свидетели о нем – бессмертные дела.
Как сирая семья, Россия зарыдала;
В испуге, в ужасе, хладея, замерла;
Но ты, лишь ты одна, всех больше потеряла!

И помню, что тогда, в тяжелый, смутный час,
Когда достигла весть ужасная до нас,
Твой кроткий, грустный лик в моем воображеньи
Предстал моим очам, как скорбное виденье,
Как образ кротости, покорности святой,
И ангела в слезах я видел пред собой…
Душа рвалась к тебе с горячими мольбами,
И сердце высказать хотелося словами,
И, в прах повергнувшись, вдовица, пред тобой,
Прощенье вымолить кровавою слезой.

Прости, прости меня, прости мои желанья;
Прости, что смею я с тобою говорить.
Прости, что смел питать безумное мечтанье
Утешить грусть твою, страданье облегчить.
Прости, что смею я, отверженец унылой,
Возвысить голос свой над сей святой могилой.
Но боже! нам судья от века и вовек!
Ты суд мне ниспослал в тревожный час сомненья,
И сердцем я познал, что слезы – искупленье,
Что снова русской я и – снова человек!

Но, думал, подожду, теперь напомнить рано,
Еще в груди ее болит и ноет рана…
Безумец! иль утрат я в жизни не терпел?
Ужели сей тоске есть срок и дан предел?
О! Тяжело терять, чем жил, что было мило,
На прошлое смотреть как будто на могилу,
От сердца сердце с кровью оторвать,
Безвыходной мечтой тоску свою питать,
И дни свои считать бесчувственно и хило,
Как узник бой часов, протяжный и унылый.

О нет, мы веруем, твой жребий не таков!
Судьбы великие готовит провиденье…
Но мне ль приподымать грядущего покров
И возвещать тебе твое предназначенье?
Ты вспомни, чем была для нас, когда он жил!
Быть может, без тебя он не был бы, чем был!
Он с юных лет твое испытывал влиянье;
Как ангел божий, ты была всегда при нем;
Вся жизнь его твоим озарена сияньем,
Озлащена любви божественным лучом.

Ты сердцем с ним сжилась, то было сердце друга.
И кто же знал его, как ты, его супруга?
И мог ли кто, как ты, в груди его читать,
Как ты, его любить, как ты, его понять?
Как можешь ты теперь забыть свое страданье!
Все, все вокруг тебя о нем напоминанье;
Куда ни взглянем мы – везде, повсюду он.
Ужели ж нет его, ужели то не сон!
О нет! Забыть нельзя, отрада не в забвеньи,
И в муках памяти так много утешенья!!

О, для чего нельзя, чтоб сердце я излил
И высказал его горячими словами!
Того ли нет, кто нас, как солнце, озарил
И очи нам отверз бессмертными делами?
В кого уверовал раскольник и слепец,
Пред кем злой дух и тьма упали наконец!
И с огненным мечом, восстав, архангел грозный,
Он путь нам вековой в грядущем указал…
Но смутно понимал наш враг многоугрозный
И хитрым языком бесчестно клеветал…

Довольно!… Бог решит меж ними и меж нами!
Но ты, страдалица, восстань и укрепись!
Живи на счастье нам с великими сынами
И за святую Русь, как ангел, помолись.
Взгляни, он весь в сынах, могущих и прекрасных;
Он духом в их сердцах, возвышенных и ясных;
Живи, живи еще! Великий нам пример,
Ты приняла свой крест безропотно и кротко…
Живи ж участницей грядущих славных дел,
Великая душой и сердцем патриотка!

Прости, прости еще, что смел я говорить,
Что смел тебе желать, что смел тебя молить!
История возьмет резец свой беспристрастный,
Она начертит нам твой образ светлый, ясный;
Она расскажет нам священные дела;
Она исчислит все, чем ты для нас была.
О, будь и впредь для нас как ангел провиденья!
Храни того, кто нам ниспослан на спасенье!
Для счастия его и нашего живи
И землю русскую, как мать, благослови.

[НА КОРОНАЦИЮ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА]

Умолкла грозная война!
Конец борьбе ожесточенной!…
На вызов дерзкой и надменной,
В святыне чувств оскорблена,
Восстала Русь, дрожа от гнева,
На бой с отчаянным врагом
И плод кровавого посева
Пожала доблестным мечом.
Утучнив кровию святою
В честном бою свои поля,
С Европой мир, добытый с боя,
Встречает русская земля.

Эпоха новая пред нами.
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очами…
Благослови, господь, царя!
Идет наш царь на подвиг трудный
Стезей тернистой и крутой;
На труд упорный, отдых скудный,
На подвиг доблести святой,
Как тот гигант самодержавный,
Что жил в работе и трудах,
И, сын царей, великий, славный,
Носил мозоли на руках!

Грозой очистилась держава,
Бедой скрепилися сердца,
И дорога родная слава
Тому, кто верен до конца.
Царю вослед вся Русь с любовью
И с теплой верою пойдет
И с почвы, утучненной кровью,
Златую жатву соберет.
Не русской тот, кто, путь неправый
В сей час торжественный избрав,
Как раб ленивый и лукавый,
Пойдет, святыни не поняв.

Идет наш царь принять корону…
Молитву чистую творя,
Взывают русских миллионы:
Благослови, господь, царя!
О ты, кто мгновеньем воли
Даруешь смерть или живишь,
Хранишь царей и в бедном поле
Былинку нежную хранишь:
Созижди в нем дух бодр и ясен,
Духовной силой в нем живи,
Созижди труд его прекрасен
И в путь святой благослови!

К тебе, источник всепрощенья,
Источник кротости святой,
Восходят русские моленья:
Храни любовь в земле родной!
К тебе, любивший без ответа
Самих мучителей своих,
Кто обливал лучами света
Богохулителей слепых,
К тебе, наш царь в венце терновом,
Кто за убийц своих молил
И на кресте, последним словом,
Благословил, любил, простил!

Своею жизнию и кровью
Царю заслужим своему;
Исполни ж светом и любовью
Россию, верную ему!
Не накажи нас слепотою,
Дай ум, чтоб видеть и понять
И с верой чистой и живою
Небес избранника принять!
Храни от грустного сомненья,
Слепому разум просвети
И в день великий обновленья
Нам путь грядущий освети!

ЭПИГРАММА НА БАВАРСКОГО ПОЛКОВНИКА

Я лечу, лечу обратно,
Я хочу упасть назад,
Так на свете всё превратно:
Нынче шах, а завтра мат.

«ОПИСЫВАТЬ ВСЕ СПЛОШЬ ОДНИХ ПОПОВ…»

Описывать всё сплошь одних попов,
По-моему, и скучно, и не в моде;
Теперь ты пишешь в захудалом роде;
Не провались, Л[еск]ов.

[БОРЬБА НИГИЛИЗМА С ЧЕСТНОСТЬЮ. (ОФИЦЕР И НИГИЛИСТКА.)]

[От Редакции «Последней странички» ]

1

В нашу Редакцию, как и во всякую, вместе с статьями удовлетворительными часто присылается авторами самый безрассудный хлам. Сочинители бывают странные. И все обидчиво требуют, чтобы их напечатали с гонораром. Хлам, конечно, нельзя печатать; но дурачество доходит иногда до гениальности. Одну из таких статей, да еще в стихах, помещаем ниже, надеясь удивить читателя. Чтоб быть добросовестными, мы снеслись с автором, не утаив истины, то есть что если и печатаем произведение его, то не иначе как верх нелепости. Он с гордостию дозволил – до того доходит иногда страстишка видеть себя напечатанным. Впрочем, он, наверно, надеется, что публика с нашим мнением не согласится. Скажем прямо: стихи нелепые. Мысль отчасти верна, но глупо выражена. Действительности никакой, ибо нигде не бывает таких портиков. А между тем как будто что-то и верно. Нигилистка объясняется хоть и глупо, но вполне по Дарвину. Офицер тоже выдерживает характер: эстетик и отличается позорною слабостью к полу (le sexe). Так что если б не было так глупо, то было бы, может быть, и умно. Вообще это произведение бездарности, одушевленной благородными чувствами. Впрочем, вот вся эта сцена в стихах с ее ретроградным заглавием.

Борьба нигилизма с честностью

(Сцена почище комедии)

Действующие.

Офицер, впрочем отставной и из Костромы, 40 лет, собой как и все; капельку толст. Со шпагой и при своем капитале. Желает исполнить закон. Но слышал о нигилистах и, прежде чем выбрать невесту, желает истребить их всех до единого. С этой целью прибыл в столицу. Читал не много, слышал не ясно. О фиктивном браке не имеет понятия, что и составляет фатум статьи. Губит себя излишним благородством души, хотя заметно неостроумен. Пылок. Поражается умом. При всякой новой идее стоит как баран, увидавший новые ворота; но, раскусив противуречие, мигом весь краснеет как индийский петух и сердится. Вообще глупая смесь бараньего и петушьего. Любит сладкое. Замечательно добрый человек.

Нигилистка, 22 года, стрижена. Особа путешествующая. Слушала лекции; делала ответы, видала виды. Хитра и пронырлива. Фанатична. Брюнетка, стройна, недурна очень и знает это. Напоминает осу. Любит горькое. Пропагандирует где попало, даже на лестницах.

Занавес подымается

Дрянной кирпичный портик, старый и выкрашенный желтою краскою. Двенадцать обколотых узеньких ступенек. Офицер с неопущенною шпагой наголо бежит вверх по ступенькам, кричит и желает истребить всех нигилистов. Навстречу ему медленно спускается нигилистка. Их взгляды встречаются. Офицер поражен; останавливается.

Нигилистка

Куда стремишься, офицер?

Офицер

Стремлюсь освободить Россию!

Нигилистка (с вывертом)

Давно ль, мой милый «командер»,
Ты влопался в сию стихию?

Офицер (со строгостию)

Давно ль власы остригла ты?

Нигилистка (полузакрывая ресницы)

С тех пор как о вопросе женском
Познала первые мечты.

Офицер (пораженный снова)

Служив в просторе деревенском
Среди природной простоты,
Не мог познать я сих вопросов.
Во всем полку один лишь Носов,
Поручик, «Сына» получал.
Но о вопросах «Сын» молчал.
Спрошу тебя как верный Росс,
Что значит женский сей вопрос?

Нигилистка

Мне кажется, что ты не рос.

Офицер

Нигилистка

Но ты меня не понял.
Я говорю, что ты не рос,
Лишь в смысле том, что не дорос.

Офицер

Твой каламбур меня не пронял.

Нигилистка

Но я сейчас тебя пройму.
Представь, что, снова в Кострому
В фиктивном браке возвратясь
И уж на церкви не крестясь,
Ты приступил со мной скорей
К распространению идей…

Офицер (ослабевая от удовольствия)

Как? Я с тобой в фиктивном браке!

Нигилистка

Что нужды? Костроме в пример!

Офицер (задумчиво)

В фиктивном браке близко к драке.

Нигилистка

Ты заврался, мой офицер!
Но слушай дальше: начиная
И пропаганду и протест,
Мы первым делом натаскаем
Мешок лягушек со всех мест.

Офицер (быстро краснеет. Он никогда не слыхал о лягушках)

Лягушек? Слушай, нигилистка:
Смеешься надо мной ты низко!
Смотри! Хошь ты «прекрасный пол»…

(Показывает кулак)

Hигилистка

Какой ты дичи напорол!

Офицер (приставляя ко лбу перст, в полном недоумении)

В фиктивно-брачную квартиру
Мешок лягушек– на смех миру!…
Чтоб квакали у нас всё лето.
Скажи к чему нам пакость эта?!

Нигилистка (с учетверенным достоинством)

К тому, чтоб всех костромитянок
Стащить бездействия с лежанок!

Офицер (пораженный вновь)

А! вот что!… Но должна яснее
Ты выражаться бы сама…

(Невольно вкладывает шпагу в ножны)

Нигилистка

За гнев свой глупенький краснея
И неразвитие ума,
Пойми, что резать им лягушек
И этим обществу служить
Полезней, чем лишь для ватрушек
На кухне время проводить
Затем, внушив идею эту,
И чтобы время не терять,
Нам надо тотчас, в это ж лето,
Начать семейство разрушать!

Офицер

Гм, гм! Постой: имея теток,
Дядей и множество кузин,
Могу ль, в домах их быв короток,
Не почитать их именин?

Нигилистка (со всем пылом пропаганды, отчего делается очень хорошенькою)

Стыдись! долгов ненужных бремя
Ты на себя наворотил!
Чего ты ждал, теряя время?
Какие мысли проводил?
Ну где увидишь ты в природе
Семейных уз, семейный гнет?
Кто узы брака в нашем роде
Меж рыб, зверей и птиц найдет?
Ну есть ли у коров кузины?
Иль – предрассудку послужа
Пойдет ли гусь на именины?
Ну есть ли тетка у ежа?

Офицер (окончательно пораженный)

Да, правда, у ежа нет теток!

Нигилистка

Ты поражен, ты пристыжен!

Офицер (в ужасной борьбе с честностью)

Касаться щекотливых ноток
Души перстам свободных жен
Легко не дам я! Вздор и враки!!
Скорей: как смотришь ты на браки?

Нигилистка (мигом подобравшись)

Вы нас учили рукодельям,
И танцевать, и приседать,
И ретроградно, от безделья,
Вам каждый год детей рождать, -
Не верю я всем этим штукам!
Из нас вы сделали тетерь!
Поверь естественным наукам
И Благосветлову поверь!

Офицер

Но в чем? Скорее резюмируй!
Он дом купил и про квартиры
Статью лихую накатал.
Я с удовольствием читал
И понял плод либерализма…
Статьи доходны нигилизма!
Особенно ж в статье о браке
Зимуют все прогресса раки!
О нигилистка! Слушай: лжешь ты!
В фиктивный брак меня зовешь ты?
Но ложа брачного закон
В «фиктивном» лучше ль огражден?
Свобода! Полезай кто хочет!

Нигилистка

О нет, как женщина захочет.

Офицер

Ну вот! А я-то тут при чем?
Я ж муж!…

Нигилистка

В фиктивном браке
Живут втроем

Офицер

Как три собаки!
Довольно, слушай, нигилистка,
Не подходи ко мне ты близко!
Не то я шпагу обнажу
И всю в тебя ее вонжу!…

Нигилистка (видя, что уже ничего не возьмешь, срывает маску)

Ага! сказался ретроград!
О, крепостничества Марат!
В «законном» счастье видишь ты!
В «законном» все твои мечты!
Тебе бы только под венец,
Эстетик, тряпка, леденец!

Офицер

Юпитер! Можно ль это слушать!

Нигилистка

Иди домой, пора покушать
Нет, лучше выслушай еще -
Вкусней покамест горячо:
Когда к твоей законной женке
Придет приятель пошалить,
Тебе ль тогда, с твоей шпажонкой,
Права свои огородить!
Колпак! раскиснешь, не поверишь;
Сидеть тут будешь и уверишь
Себя же сам, что видел сон
Что не они – она и он!
Они заснут – сам дверь притворишь
И, чтобы милых не будить,
Пойдешь, будь ночь или ненастье,
Мечтая о законном счастье,
На двор смиренно побродить…
Устанешь, сядь тогда на стул.

Офицер (не своим голосом)

О нигилистка! Караул!

Нигилистка бежит и, подобно тигрице, с хохотом прыгает со ступенек портика. Вот тут-то офицер и хотел было окончательно заколоть ее, но эстетика опять помешала делу: легкокрылая грациозность прыжка и обаятельная прелесть мелькнувшей из-под платья пяточки вдруг и сразу останавливают его столбом на месте и красного, подобно воротнику.

На горизонте показывается тень как бы Андрея Краевского.

Занавес опускается

«КРАХ КОНТОРЫ БАЙМАКОВА…»

Крах конторы Баймакова,
Баймакова и Лури,
В лад созрели оба кова,
Два банкрутства – будет три!
Будет три, и пять, и восемь,
Будет очень много крахов
И на лето, и под осень,
И уж пишет критик Страхов
В трех статьях о спиритизме,
Из которых две излишних,
О всеобщем ерундизме
И о гривенниках лишних.

«ДОРОГО СТОЯТ ДЕТИШКИ…»

Дорого стоят детишки,
Анна Григорьевна, да,
Лиля да оба мальчишки -
Вот она наша беда!

«НЕ РАЗБОЙНИЧАЙ, ФЕДУЛ…»

Не разбойничай, Федул,
Не кричи во всю ты глотку
Ты хоть губы и надул,
Да не пьян, не пьешь же водку.
Не визжи и ты, Лилюк,
Будь хорошенькой девчонкой,
Будь ты общий всем нам друг,
А не злющей собачонкой.
Не сердись и ты мама…

Комментарии
(И. Д. Якубович, Е. И. Кийко, И. А. Битюгова)

СТИХОТВОРЕНИЯ И СТИХОТВОРНЫЕ НАБРОСКИ

Отдел открывают три стихотворения, написанные в 1854–1855 гг. в традиционном одическом жанре. Ими Достоевский, только что отбывший четырехлетний срок каторги в Омском остроге и после этого в соответствии с вынесенным ему по делу петрашевцев приговором проходивший солдатскую службу в Семипалатинске, пытался привлечь внимание правительства к своей судьбе, чтобы добиться хотя бы некоторого облегчения своей участи. Позднее Достоевский никогда не вспоминал об этих стихах, вызванных страстным желанием вернуться к литературной деятельности при почти полном отсутствии надежд на это до вступления на престол Александра I, вернувшего из Сибири декабристов и петрашевцев.

Иной характер имеют стихотворные замыслы и наброски 60-70-х годов.

Как свидетельствуют дошедшие до нас рукописи позднего Достоевского, дневник жены писателя и воспоминания его племянницы M A Ивановой, Достоевский любил импровизировать шуточные стихи. Публицистический же элемент, присущий таланту Достоевского, постоянная оглядка писателя в процессе обдумывания своих произведений на текущую злобу дня, на литературных друзей и врагов получили выражение наряду с его повествовательным художественным творчеством и публицистикой в полемических набросках стихотворного характера – пародиях и эпиграммах, которыми испещрены страницы его записных тетрадей.

Не имея самостоятельного художественного значения (и несоизмеримые в этом смысле с основным творчеством Достоевского – повествователя и романиста), его стихотворные шутки, пародии и эпиграммы интересны как своеобразная лаборатория, из которой впоследствии вышли генетически подготовленные ими гротескно-иронические «абсурдные» стихи капитана Лебядкина в «Бесах».

Некоторые наброски-пародии, эпиграммы, три рукописные редакции незавершенного стихотворного фельетона «Борьба нигилизма с честностью (Офицер и нигилистка)» (1864–1874) расширяют наше представление о Достоевском карикатуристе, сатирике, полемисте. Стихотворные послания к жене и детям – биографический источник, ценный при обрисовке быта семьи Достоевских в 70-х годах.

НА ЕВРОПЕЙСКИЕ СОБЫТИЯ В 1854 ГОДУ

Стихотворение написано в апреле 1854 г. в Семипалатинске, куда, после отбытия четырехлетнего срока каторги Достоевский прибыл в марте 1854 г для прохождения солдатской службы в 7 Сибирском линейном батальоне. Оно было представлено 1 мая 1854 г. командиром батальона полковником Беликовым в Штаб отдельного Симбирского корпуса с ходатайством автора «о дозволении поместить оное в «С.-Петербургских ведомостях». В свою очередь, начальник штаба генерал-лейтенант Яковлев 26 июня 1854 г. препроводил стихотворение управляющему III отделением е. и. в. канцелярии Л. В. Дубельту. Разрешения от III отделения на печатание не последовало. Автограф стихотворения так и остался в деле III отделения «Об инженер-поручике Федоре Достоевском»

Создавая стихи, Достоевский преследовал прежде всего цель убедить правительственные сферы в своей благонадежности и сделать попытку напечататься. Они написаны в связи с обострившимся конфликтом между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией – с другой, после того как Англия и Франция объявили России войну. 11 апреля 1854 г. в России был обнародован официальный манифест о войне. Непосредственным поводом к войне послужил спор с Турцией о «святых местах» в Иерусалиме и нежелание Англии и Франции поддержать в этом споре Россию. Газеты регулярно освещали ход событий, в частности «С.-Петербургские ведомости» имели постоянную рубрику «Восстание христиан на Востоке». Как установил Л. П. Гроссман, разрабатывая в стихотворении «На европейские события в 1854 году» тему Восточной войны, Достоевский перенес в него ряд образов, общих для патриотической поэзии 1854 г. Таковы стихотворения Ф. Глинки «Ура» (Сев. пчела. 1854. 4 янв. № 2), Н. Арбузова «Врагам России» (Там же 1 янв. № 25), Н. Леваршева «Святая брань» (Там же. 8 марта. № 54). Позднее Достоевский благосклонно отзывался о поэме А. Н. Майкова «Клермонский собор» из его сборника «1854-й год» (СПб., 1854), говоря о своем патриотическом воодушевлении в эпоху Крымской войны и о роли России «в нравственном» освобождении славян (XXVIII, кн. 1, 208). Несомненно, что писатель был захвачен общим патриотическим воодушевлением, которое переживали широкие слои русского общества; возможно, что именно в это время сложилось его убеждение об особой роли России в борьбе за освобождение славянских народов от турецкого владычества, которое позднее, в 1876–1877 гг., получило свое выражение на страницах его «Дневника писателя». Можно отметить также, что Достоевский обсуждал с братом возможность хлопот об его переводе на Кавказ (XXVIII, кн. 1, 173).

В своем стихотворении Достоевский вспоминал политическую ситуацию в Европе в 1831–1832 гг., русско-польский конфликт, о котором писал и Пушкин («Клеветникам России»). Мысли о славянско-русском единстве, гордость при воспоминаниях о событиях 1812 г. сближают оба эти произведения. Желание Достоевского подражать оде «Клеветникам России» особенно очевидно во второй половине стихотворения. Обращаясь по примеру Пушкина к западным дипломатам и журналистам, он отвечает здесь на обвинения, вызванные восточной политикой тогдашней России («Писали вы, что начал ссору русский…»).

Поэты-славянофилы в первые месяцы после начала военных действий были склонны рассматривать войну как испытание, нужное России для ее возрождения, и вместе с тем как средство для освобождения славянских народов из-под власти Турции и для будущего торжества православного Востока над католическим Западом.

Вскоре отношение большей части славянофилов к войне изменилось: под влиянием поражений и сдачи Севастополя в их среде, как и во всем русском обществе, резко усилилось недовольство военной политикой Николая I.

Нигилистка объясняется ~ вполне по Дарвину.– В № 29 «Гражданина» от 6 июля 1873 г. была опубликована рецензия H. H. Страхова на третье издание русского перевода книги Ч. Дарвина «О происхождении видов» Отмечая, что труд Дарвина читается «не только специалистами, а массою публики, людьми, питающими притязание на образованность и просвещение», автор подчеркивает, что непонимание теории Дарвина его последователями приводит к извращению мысли ученого, она получает «самый превратный смысл» и в таком виде широко распространяется среди «простодушных читателей». Страхов считал, что последователи Дарвина провозгласили механический взгляд на природу, в то время как сам Дарвин его не придерживался, «а только попытался свести чудесное устройство организмов на случайное приспособление» (с. 810–811). Позднее, в черновых планах к «Братьям Карамазовым» Достоевский сопоставит отношение к учению Дарвина и к богу, рассматривая то и другое как предмет веры (см.: XV, 307).

Не верю я всем этим штукам~ поверь! – Этот отрывок ассоциативно связан со стихотворением Пушкина «Демон» (1823): «Не верил он любви, свободе…»

Он дом купил и про квартиры // Статью лихую накатал.– В записной тетради 1876–1877 гг. Достоевский несколько раз возвращается к теме покупки Благосветловым «на свой либерализм» дома в Петербурге на углу Надеждинской и Манежной. В «Офицере и нигилистке» автор иронически соотносил этот факт со статьей «Квартирный вопрос на Западе и у нас», опубликованной в «Деле» (1873, № 5, 7–8) и подписанной псевдонимом «H. H.».

. …останавливают его столбом на месте и красного, подобно воротнику.– Стоячий красный воротник был принадлежностью мундира полицейских чинов: станового пристава, околоточного надзирателя и городового унтер-офицера.

. …показывается тень как бы Андрея Краевского.– «Тень Краевского» – сатирический символ «гласности» в либеральном ее понимании.

. …о всеобщем ерундизме. H. H. Страхов в «Письме первом»– «Идолы»– писал «Люди вообще живут легкомысленно, без больших запросов и отчетов; но то легкомыслие, с которым относятся к спиритизму, выходит из ряда вон, превышает обыкновенною меру, и потому его можно выводить из свойств самого спиритизма» (Гражданин. 1876. № 41–42. С. 981).

. …и о гривенниках лишних.– В третьем письме – «Границы возможного» – Страхов сравнивал спиритический сеанс с «экспериментом» с кучкой гривенников, разбитой на две в 11 и 19 монет. «Смотрите, – писал Страхов, – я их смешиваю в одну кучку и считаю, сколько вышло. Вы думаете, конечно, тридцать; оказывается, 31, т. е. один гривенник лишний» Далее он приводил еще несколько образцов подобных экспериментов с гривенниками, остроумно заключая: «Я могу сослаться на множество причин и могу дать моим опытам большое разнообразие. Например, я устрою у себя музыку и стану наблюдать, как будут складываться и разделяться гривенники под эту музыку…» (Гражданин. 1876. № 44. С. 1057).

См.: Гроссман Л. П. Гражданская смерть Достоевского // Литературное наследство. М., 1935. Т. 22–24. С. 683–692.

Лирика Некрасова во многом автобиографична. В цикле стихов, обращенных к жене Авдотье Яковлевне Панаевой («Поражена потерей невозвратной...», «Я не люблю иронии твоей...», «Да, наша жизнь текла мятежно...» и др.), поэт правдиво раскрывает свои душевные переживания.

В любовной лирике герой берет на себя вину в наступлении охлаждения, мучительно кается в разрыве отношений, трагически переживая страдания любимой им женщины.

Поэзия Н. А. Некрасова - это поэзия глубокого анализа, сильного чувства, высоких идей. Она. заставляет читателя думать, искать новое, протестовать против неправды. Путь многих героев Некрасова тернист и труден, но они верят в правоту своего дела, в неизбежность победы нового над старым.

Поэт сумел создать такие лирические шедевры, которые совмещают в себе и глубокие размышления, и гневную сатиру, и высокую патетику.

Ф. И. Тютчев (1803-1873) принадлежит к числу выдающихся русских поэтов. Долгое время его стихи не пользовались широкой известностью.

В поэтическом творчестве Тютчева нашли отражение и сильные, и слабые стороны его мировоззрения. С одной стороны, в его социально-политических взглядах заметны черты реакционности, слышатся славянофильские мотивы. Он был противником революционных движений. В то же время для него характерны гуманистические и обличительные тенденции. Поэт остро ощущал непрочность, призрачность, дисгармоничность и даже обреченность мира, в котором он живет. Отсюда трагичность мировосприятия, ощущение одиночества, страстное стремление найти выход из этого мира и отчаяние от сознания невозможности этого. Именно поэтому! традиционный романтический конфликт поэта и толпы достигает у него высшего напряжения. Так возникает стихотворение «Молчание!») с знаменитой строкой: «Мысль - изреченная есть ложь».

Тютчев давно уже признан ярчайшим поэтом мысли, мастером философской лирики. Напряженные и глубокие раздумья над загадками бытия, вечными тайнами жизни и смерти, над соотношением личности человека; и природы - это не отдельные темы или области его поэзии, а основные начала, пафос всей лирики Тютчева, определяющей; тональность всех его стихов. У Тютчева природа наделена своей жизнью, обычно таинственной и непостижимой для человека.

Природа у Тютчева , действительно, не «слепок»: она живет, движется, дышит. Так построено знаменитое стихотворение «Весенняя гроза» («Люблю грозу в начале мая…», 1828). С восторгом, с эмоциональным подъемом воссоздает поэт буйство, высшее проявление стихийных сил природы. Природа у него одушевлена, очеловечена; и в этом проявляется его убеждение в целостности мира, и единстве человека и природы. Характерные для поэта олицетворении являются не просто поэтическим приемом, но становятся структурообразующим началом, выражая один из основных принципов осознания и изображения жизни.

Поэзия Тютчева часто строится на контрастах. Свету противопоставляется тьма, югу - север, дню - ночь, зиме - лето или нос па. Но это не механическое противопоставление. Тютчев воспринимает мир в его диалектическом единстве. Вот почему он так часто обращается к переходным состояниям, идет ли речь о временах года или временах суток («Весна», «День вечереет, ночь Мизка…», «Зима недаром злится…»). Диалектическое восприятие действительности придает его стихотворениям подлинно философскую глубину.

Стихи Тютчева зачастую проникнуты тревогой и мрачными предчувствиями. По сравнению с вечно обновляющейся природой жизнь человеческая скоротечна.

В любовной лирике Тютчева , являющейся одним из вершинных явлений мировой поэзии, центральное место занимает исследование «диалектики души», сложных и противоречивых процессов человеческой психики. Исследователи выделили у Тютчева особый цикл, связанный с его увлечением Е. А. Денисьевой и названный поэтому «денисьевским». Это своеобразный роман в стихах, имеющий большое историко-литературное значение и оказавший воздействие не только на развитие русской поэзии, но и на развитие русской психологической прозы (Тургенев, Достоевский, Л. Толстой). Любовь, традиционно (по «преданию») представляемая как гармонический «союз души с душой родной», воспринимается Тютчевым совсем иначе: это «поединок роковой», в котором неизбежна гибель любящего сердца. Роковая невозможность счастья зависит не только от «толпы», которая грубо вламывается в святилище человеческой души, не только от «бессмертной пошлости людской», но и в силу трагического, рокового неравенства людей в любви.

Новаторство любовной лирики Тютчева заключается в том, что она по характеру своему диалогична: ее структура строится на сочетании двух уровней, двух голосов, в ней выражены два сознания: ее и его. При этом ее чувство оказывается сильнее, что и предопределяет неизбежную гибель глубоко любящей женщины, ее роковое поражение. Лирический герой ощущает свою неспособность ответить ей столь же сильным чувством. В «денисьевском цикле» мы встречаемся и с формой внутреннего диалога («О, как убийственно мы любим…», 1851), где внутреннее смятение самогогероя приобретает трагический характер. Примерно в это же время Некрасов создавал свою любовную лирику («панаевский цикл»), в которой также па первый план был выдвинут образ женщины. Так в творчестве двух великих поэтов независимо друг от друга возникает образ другого человека, другое «я», придающее любовной лирике характер не монолога (как это было чаще всего в поэзии первой половины XIX в.), а диалога. Вместо формы исповеди появляется зачастую драматическая сцена, передающая конфликтное столкновение, вызванное сложными психологическими коллизиями.

На протяжении всей своей творческой жизни Тютчев писал небольшие лирические стихотворения, объем которых, как правило, не превышал 20 строк. Для того чтобы воплотить в столь краткой форме значительные проблемы философского и психологического характера, он должен был использовать новые художественные средства: смелые метафорические эпитеты, олицетворения, перебои стихотворного ритма и т. д. В ряде случаев его стихотворения построены как обращение к человеку или природе, как отрывок из беседы. Этому соответствует вопросительная или восклицательная интонация, возникающая уже в начальных строчках ряда стихотворений.

Афанасий Афанасьевич Фет занимает совершенно особое положение в русской поэзии второй половины XIX века. Общественная ситуация в России тех лет подразумевала активное участие литературы в гражданских процессах, то есть парадность стихов и прозы, а также их ярко выраженную гражданскую направленность. Некрасов дал начало этому движению, заявив, что каждый писатель обязан «отчитываться» перед обществом, быть прежде всего гражданином, а потом уже человеком искусства. Фет этого принципа не придерживался, оставаясь вне политики, и заполнил, таким образом, свою нишу в поэзии той эпохи, поделив её с Тютчевым.

Творчество Фета отчетливо делится на два периода – 30– 60-е годы и 80-е годы. Эти периоды отличаются и тематикой стихотворений, и особенностями поэтической манеры. Раннее творчество представлено двумя поэтическими сборниками – "Лирический пантеон" (1840) и "Стихотворения Фета" (1850).

В этих сборниках определилась особая поэтическая манера Фета – стремление передать неясные, смутные душевные движения, которые можно только "навеять на душу звуком", а не назвать точным словом.

Фет считался поэтом безмятежных сельских радостей, тяготеющий к созерцательности. Пейзаж у поэта отличается спокойствием, миром. Действительно, если приглядеться, то лирика Фета наполнена драматизмом, философской глубиной, которые всегда и отличали «больших» поэтов от авторов-однодневок. Одним из главных фетовских тем является трагедия неразделённой любви. Стихотворения такой тематики раскрывают факты биографии Фета, точнее, то, что он пережил смерть любимой женщины. Стихотворения, относящиеся к этой теме, справедливо получили наименование «монологи к умершей».

Ты отстрадала, я ещё страдаю,

Сомнением мне суждено дышать,

И трепещу, и сердцем избегаю

Искать того, чего нельзя понять.

С этим трагическим мотивом переплетаются и другие стихотворения поэта, названия которых красноречиво говорят о тематике: «Смерть»», «Жизнь пронеслась без явного следа», «Проста во мгле воспоминаний...». Как видно, идиллия не просто «разбавлена» грустью поэта, она отсутствует вообще. Иллюзия благополучия создается стремлением поэта преодолеть страдания, растворить их в радости каждодневного бытия, добытой из боли, в гармонии окружающего мира.

Взгляд Фета на природу схож со взглядом Тютчева: главное в ней - движение, направление потока жизненной энергии, которая заряжает людей и их стихи. Стихотворение «На заре ты её не буди» демонстрирует именно такой момент» отражающий состояние героини:

И чем ярче сияла луна,

И чем звонче свистал соловей,

Всё бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

В созвучии с этим стихом - облик другой героини: «Ты пела до зари, в слезах изнемогая». Но самым ярким шедевром Фета, отобразившим внутреннее духовное событие в жизни человека-стихотворение «Шёпот, робкое дыханье...» В этом стихе - лирический сюжет, то есть на событийном уровне ничего не происходит, зато дана подробная развёртка чувств и переживаний героя, смена состояний влюблённой души, окрашивающее ночное свидание - а именно оно описано в стихотворении - в причудливые цвета. На фоне ночных теней блещет серебро тихого ручья, и чудесная ночная картина дополняется и изменением облика возлюбленной.

За этими неожиданными образами скрываются черты любимой, её уста, блеск её улыбки. Этим и другими свежий стихотворениями Фет пытается доказать, что поэзия является дерзостью, которая претендует на изменение привычного хода существования. В этом отношении показателен стих «Одним толчком согнать ладью живую...». Его тема-природа вдохновения поэта. Творчество рассматривается как высокий взлёт, рывок, попытка достичь недостижимое.

Другая сверхзадача поэзии - закрепление мира в вечности, отражение случайного, неуловимого («Чужое вмиг почувствовать своим»). Но чтобы образы достигали сознания читателя, нужна особая, не похожая ни на что музыкальность. Фет применяет множество приёмов звукописи (аллитерация, ассонанс), и Чайковский даже сказал: «Фет в лучшие свои минуты переходит из пределов, указанных поэзией, и смело делает шаг в нашу область».

Так что же нам явила лирика Фета? Он шел из тьмы смерти любимого человека к свету радости бытия, освещая себе путь огнем и светом в своих стихотворениях. За это его называют самым солнечным поэтом русской литературы (каждому известны строчки: «Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало»). Фет не боится жизни после потрясений, он верит и хранит в себе веру в победу искусств над временем, в бессмертии прекрасного мгновения.

Стихи А. Фета - это чистая поэзия, в том смысле, что там нет ни капельки прозы. Обыкновенно он не воспевал жарких чувств, отчаяния, восторга, высоких мыслей, нет, он писал о самом простом - о картинах природы, о дожде, о снеге, о море, о горах, о лесе, о звездах, о самых простых движениях души, даже о минутных впечатлениях. Его поэзия радостна и светла, ей присуще чувство света и покоя. Даже о своей загубленной любви он пишет светло и спокойно, хотя его чувство глубоко и свежо, как в первые минуты. До конца жизни Фету не изменила радость, которой проникнуты почти все его стихи.

18. Литературное движение последней трети XIX века. Ф. М. Достоевский. Слияние социального, философского и психологического начал. Повышенная идеологичность, стремление героев Достоевского «мысль разрешить». «Великое пятикнижие» Достоевского. Роман «Преступление и наказание».

Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» - один из величайших философско-психологических романов. Автор поведал нам о нравственных потрясениях и дерзаниях, которые не могут не волновать читателя любой эпохи. В центре внимания писателя страшная действительность России середины XIX века, с ее нищетой, бесправием, угнетением, подавлением, растлением личности, задыхающейся от бедности и сознания собственного бессилия и бунтующей. Писатель проникает в глубины человеческого духа, напряженные раздумья о смысле и законах бытия. Роман «Преступление и наказание» вышел в 1866 году. Это была эпоха, когда старые нравственные законы были обществом отвергнуты, а новые еще не были выработаны. Общество потеряло нравственные ориентиры, которые были воплощены в образе Христа, и Достоевский смог показать весь ужас этой потери.

Главного героя романа - Раскольникова - волновали трудноразрешимые вопросы: почему одни, умные, добрые, благородные, должны влачить жалкое существование, в то время как другие, ничтожные, подлые, глупые, живут в роскоши и довольстве? Почему страдают невинные дети? Как изменить этот порядок? Кто такой человек - «тварь дрожащая» или владыка мира, «право имеющий» преступить моральные устои? Не могущий ничего или всемогущий, презревший людские законы и творящий свои?

Раскольников - не заурядный убийца, а честный и одаренный молодой человек с философским складом ума, увлеченный ложной теорией на преступный путь. Бедность Раскольникова унижает его гордость. В начале романа Раскольников выходит не из комнаты, а из «каморки», которую в дальнейшем автор сравнивает со шкафом, сундуком, гробом, описывает ее убожество, подчеркивая крайнюю нищету обитателя: «...он был задавлен бедностью». В полицейском участке Раскольников признается: «Я бедный и больной студент, удрученный бедностью...»

То, что происходит в душе героя, его болезненные переживания автор раскрывает перед читателем, описывая сны Раскольникова. Сон перед убийством сгущает краски, появляются мрачные детали.

Человеческая природа бунтует, и появляется признание: «...ведь я же знал, что я этого не вынесу... не вытерплю... это подло, гадко, низко... ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило...» Но, обдумывая этот сон, Раскольников яснее представляет себе мотивы убийства. Во-первых, растет ненависть к мучителям «клячонки», а во-вторых, крепнет желание подняться до положения судьи, «иметь право» покарать зарвавшихся «хозяев». Но Раскольников не учел одного - неспособности доброго и честного человека пролить кровь. Ещеникого не убив, он понимает обреченность кровавой идеи.

Страшное решение тем не менее продолжает зреть в душе Родиона. Услышанный в трактире разговор студента с офицером об убийстве старухи ради денег, на которые можно сделать «тысячу добрых дел и начинаний... За одну жизнь - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика!..» Очень важной для Родиона оказалась фраза о множественности страдающих.

С этого-то времени смутные представления Раскольникова об убийстве формулируются в теорию о делении людей на избранных, высоко стоящих над рядовыми людьми, которые безропотно подчиняются сильным личностям. Поэтому Раскольникову близок Наполеон. Мерилом всех ценностей для Раскольникова становится собственное «я». Позже он будет утверждать, что «необыкновенная» личность «имеет право разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». Разрешение «на кровь по совести», но ради «разрушения настоящего во имя лучшего» определяет позицию Раскольникова.

Достоевский доказывает, сколь чудовищно это мировоззрение, ибо оно ведет к разобщенности между людьми, делает человека беспомощным перед злом, превращает его в раба собственных страстей и тем самым разрушает его. Мир, построенный на этих принципах, - это мир произвола, где рушатся все общечеловеческие ценности и люди перестают понимать друг друга, где у каждого своя правда, свое право и каждый верит, что его правда истинна, где стирается грань между добром и злом. Это путь к гибели рода человеческого.

Идея Раскольникова ужасна. Она делит людей на «высших» и «низших», на «право имеющих» и «тварь дрожащую», на людей и нелюдей. Эта идея антигуманна: она освобождает людей от моральных обязательств. Раскольников убивает не только старуху-процентщицу, но и беззащитную Лизавету. Он губит свою мать, да и себя самого.

После убийства началась новая полоса внутреннего бытия Раскольникова. Произошел перелом в его сознании. Будто пропасть разверзлась между ним и людьми - такое одиночество, такое отчуждение, такую безысходную тоску почувствовал он: «С ним совершалось что-то совершенно ему незнакомое, новое... никогда не бывалое». «Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту». Раскольников не может жить по-старому. Содеянное стало непреодолимой преградой между ним и всеми окружающими. В горестном одиночестве начинается мучительное осмысление того, что он совершил. И боли, страданию нет конца. Он не может себе простить, что из эгоистического стремления утвердить свою силу совершил безумный поступок: «...надо было узнать тогда... вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу!.. Тварь ли я дрожащая или право имею».

Страдальчески он приходит к переосмыслению нравственных ценностей: «Разве я старушонку убил? Я себя убил». Нравственные муки Раскольникова усугубляются тем, что следователь Порфирий Петрович догадывается о его преступлении, и поэтому встречи с ним - новый этап самопроверки Родиона, источник дальнейшего преображения. «Страдание - великая вещь», - говорит Порфирий Петрович. Он советует Родиону обрести новую веру и вернуться к достойной жизни и указывает на единственный путь самоутверждения личности: «Станьте солнцем, вас и увидят».

Достоевский утверждает, что только через положительное, высокое, человечное можно возвыситься. Подлинный носитель веры в романе - Соня Мармеладова. Соня не является выразителем авторского сознания, но ее позиция близка Достоевскому, ибо для нее высшая ценность на земле - человек, человеческая жизнь. Когда Раскольникову становится невыносимо, он идет к Соне. В их судьбах много общего, много трагичного. Соня почувствовала в Раскольникове главное: что он «ужасно, бесконечно несчастен» и что она нужна ему. Соня считает, что Раскольников совершил преступление перед Богом, перед землей русской и русским народом, потому и отправляет его каяться на площадь, то есть среди людей искать спасения и возрождения. Наказание собственной совестью для Раскольникова страшнее, чем каторга. Он понимает, что только в любви и раскаянии может найти спасение. Постепенно Соня становится частью его существования. Раскольников видит: религия, вера в Бога для Сони - то единственное, что осталось ей «подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков».

Для самого Достоевского в понятии «Бог» слиты представления о высших началах бытия: вечной красоте, справедливости, любви. И герой Достоевского приходит к выводу, что Бог - воплощение гуманности, способности служить несчастным, падшим. Раскольников обращает свой взор к каторжанам, которые рядом с ним, и понимает, что он им нужен: осужденные, отверженные ждут его помощи. Это первый проблеск счастья и душевного очищения героя.

Достоевский приводит своего героя к мысли о необходимости жить и утверждать себя в жизни не через человеконенавистничество, а через любовь и доброту, через служение людям. Сложен и мучителен путь Раскольникова к познанию смысла жизни: от преступления до сострадания и любви к тем самым людям, которых хотел презирать, считать ниже себя.

Роман «Идиот». Связь образа центрального героя с образом «чудака» в мировой литературе. Христианская философия и этика князя Мышкина. «лучезарная» идея спасения мира Красотой и трагический пафос её крушения в дисгармоническом буржуазном мире. «Предвидения» писателя, составляющие «отдаленные искания человечества».

Творческий путь Достоевского - путь исканий, нередко трагических заблуждений. Но как бы мы ни спорили с великим романистом, как бы ни расходились с ним во взглядах на некоторые жизненно важные вопросы, мы всегда ощущаем его неприятие буржуазного мира, его гуманизм, его страстную мечту о гармонической, светлой жизни.

Позиция Достоевского в общественной борьбе его эпохи чрезвычайно сложна, противоречива, трагична. Писателю нестерпимо больно за человека, за его искалеченную жизнь, поруганное достоинство, и он страстно ищет выход из царства зла и насилия в мир добра и правды. Ищет, но не находит. О том, насколько сложной и противоречивой была его общественная позиция, свидетельствует знаменитый роман Ф. М. Достоевского «Идиот», написанный в 1869 году.

В этом произведении не общество судит героя, а герой - общество. В центре романа не «дело» героя, не проступок, а «неделание», житейская суета сует, засасывающая героя. Он невольно принимает навязываемые ему знакомства и события. Герой нисколько не старается возвыситься над людьми, он сам уязвим. Но он оказывается выше их как добрый человек. Он ничего для себя ни от кого не хочет и не просит. В «Идиоте» нет предопределенного логикой конца событий. Мышкин выбывает из их потока и уезжает туда, откуда прибыл, в «нейтральную» Швейцарию, опять в больницу: мир не стоит его доброты, людей не переделаешь.

В поисках нравственного идеала Достоевский пленился «личностью» Христа и говорил, что Христос нужен людям как символ, как вера, иначе рассыплется само человечество, погрязнет в игре интересов. Писатель поступал как глубоко верующий в осуществимость идеала. Истина для него - плод усилий разума, а Христос - нечто органическое, вселенское, всепокоряющее.

Конечно, знак равенства (Мышкин - Христос) условный, Мышкин - обыкновенный человек. Но тенденция приравнять героя к Христу есть: полная нравственная чистота сближает Мышкина с Христом.

Мышкин задуман как человек, предельно приблизившийся к идеалу Христа. Но деяния героя излагались как вполне реальная биография. Швейцария введена в роман не случайно: с ее горных вершин и снизошел Мышкин к людям. Бедность и болезненность героя, когда и титул «князь» звучит как-то некстати, знаки его духовной просветленности, близости к простым людям несут в себе нечто страдальческое, родственное христианскому идеалу, и в Мышкине вечно остается нечто младенческое.

История Мари, побиенной каменьями односельчан, которую он рассказывает уже в петербургском салоне, напоминает евангельскую историю о Марии Магдалине, смысл которой - сострадание к согрешившей.

Это качество всепрощающей доброты проявится у Мышкина много раз. Еще в поезде, по пути в Петербург, ему обрисуют образ Натальи Филипповны, уже приобретшей дурную славу наложницы Троцкого, любовницы Рогожина, а он не осудит ее. Затем у Епанчиных Мышкину покажут ее портрет, и он с восхищением «узнает ее, отзовется о ее красоте и объяснит главное в ее лице: печать «страдания», она многое перенесла». Для Мышкина «страдание» - высший повод для уважения.

Достоевскому важно было, чтобы Мышкин не получился евангельской схемой. Писатель наделил его некоторыми автобиографическими чертами. Это придавало образу жизненность.

Писатель заботился о том, чтобы наивный, простодушный, открытый для добра князь в то же время не был смешон, не был унижен. Наоборот, чтобы симпатии к нему все возрастали, именно оттого, что он не сердится на людей: «ибо не ведают, что творят».

Один из острых вопросов в романе - облик современного человека, «потеря благообразия» в человеческих отношениях.

Страшный мир собственников, алчных, жестоких, подлых слуг денежного мешка показан Достоевским во всей его грязной непривлекательности. Здесь и преуспевающий генерал Епанчин, пошлый и ограниченно-самодовольный, использующий свое положение для собственного обогащения. И ничтожный Ганечка Иволгин, алчущий денег, мечтающий разбогатеть любым путем, и утонченный лицемерный и трусливый аристократ Троцкий.

Как художник и мыслитель Достоевский создал широкое социальное полотно, в котором правдиво показал страшный, бесчеловечный характер буржуазно-дворянского общества, раздираемого корыстью, честолюбием, чудовищным эгоизмом. Созданные им образы Троцкого, Рогожина, генерала Епанчина, Гани Иволгина и многих других с бесстрашной достоверностью запечатлели нравственное разложение, отравленную атмосферу этого общества с его вопиющими противоречиями.

Мышкин - воплощение любви христианской. Но такую любовь, любовь-жалость, не понимают, она людям непригодна, слишком высока и непонятна: «надо любовью любить». Достоевский оставляет этот девиз Мышкина без всякой оценки; такая любовь не приживается в мире корысти, хотя и остается идеалом. Жалость, сострадание - вот первое, в чем нуждается человек.

Мышкин-Христос явно и безнадежно запутался в земных делах, невольно, по самой неодолимой логике жизни, посеял не добро, а зло. До обличителя он не дорос, но его, как и Чацкого, неразумный свет назвал сумасшедшим.

Смысл произведения - в широком отображении противоречий русской пореформенной жизни, всеобщего разлада, потери «приличия», «благовидности».

Сила романа - в художественном использовании контраста между выработанными человечеством за многие века идеальными духовными ценностями, представлениями о добре и красоте поступков, с одной стороны, и подлинными сложившимися отношениями между людьми, основанными на деньгах, расчете, предрассудках, - с другой.

Князь-Христос не смог предложить взамен порочной любви убедительные решения: как жить и каким путем идти.

Достоевский в романе «Идиот» пытался создать образ «вполне прекрасного человека». И оценивать произведение нужно не по мелким сюжетным ситуациям, а исходя из общего замысла. Вопрос о совершенствовании человечества - вечный, он ставится всеми поколениями, он - «со держание истории».